Тут в моей памяти случился провал. Как ни пытался я вспомнить хоть какое-нибудь событие следующих трех-четырех месяцев, ничего не выходило. Конечно, я часто бывал у Элингтонов, ходил с ними, Беном Керри и Джоком Барнистоном на концерты, в театр и мюзик-холл. Примерно тогда в «Ивнинг экспресс» напечатали несколько моих юмористических зарисовок из браддерсфордской жизни (во многом благодаря Бену Керри). Дядя Майлс всюду таскал с собой эти газетные вырезки и гордо показывал своим друзьям, любителям виста. Это придало мне некий статус в среде местной интеллигенции и перспективных людей города и даже впечатлило Бриджит Элингтон. Смутно помню, что в конторе работы было немного, мистер Элингтон часто уезжал по делам, и докладывать Джоан мне оказалось нечего. Раз или два я посетил «Художественный клуб Браддерсфорда», обзавелся парой грубых башмаков и чудовищным твидовым костюмом — так одевались в ту пору представители творческих профессий. Наконец пришла весна, столь же долгожданная в слякотных Пеннинских горах того времени, сколь и для поэтов Средневековья. Браддерсфордские окна распахнулись навстречу апрелю. На конечной остановке трамвая людей поджидали душистые вересковые пустоши. Там, где за каменной стеной скрывалась последняя заводская труба, начинались мягкие травы, а из них в небо взмывали поющие жаворонки. В мае соленый горный воздух смягчился, горы согрелись на солнце, а тропинки на пустошах мягко пружинили под ногами или сверкали в солнечных лучах, словно омытые чистыми незримыми волнами. В погожий день здесь, на крыше мира, уже можно было поймать голубое лето: гораздо раньше, чем оно приходило на городские улицы.
В те дни неподалеку от Бродстонской пустоши стояли крепкие и ладные каменные домики: их сдавали за шиллинг или восемнадцать пенсов в неделю самым разным жителям Браддерсфорда, которые ради глотка свежего воздуха с радостью отказывались от благ цивилизации. Элингтоны сняли два смежных домика, похожих на маленькие крепости (и с такими же узкими окошками), в деревне Балсден на краю Бродстонской пустоши. Как только погода наладилась, они стали проводить там все выходные и там же принимать гостей.
Однажды солнечным майским утром Джок Барнистон и я, собрав в рюкзак еды, отправились туда пешком. Мы встретились на Уэбли-роуд незадолго до звона церковных колоколов и, обратив взоры к пустошам, мужественно зашагали вперед. Минуло уже больше тридцати лет, а я до сих пор помню запах и красоту того великолепного воскресного утра, вижу свежую зеленую листву на деревьях в парке слева и золотистый воздух на пустых улицах справа, слышу наши тяжелые уверенные шаги по мостовой. Джок надел старое выцветшее твидовое пальто зеленоватого цвета и темно-синюю рубашку. Он казался выше и смуглее, чем обычно, но по-прежнему производил впечатление человека, только что прибывшего из далекой неведомой страны. Вот любопытно: я постоянно встречал Джока на улицах и в кафе, ходил с ним по разным заведениям, он редко уезжал из Браддерсфорда, однако меня не покидало ощущение, что он недавно вернулся из долгого и необычного путешествия: из Патагонии, с Луны или из другой Солнечной системы. При этом Джок никогда не напускал на себя загадочный или отрешенный вид; он всегда был весел, общителен, готов в любой момент отправиться хоть на край света и сделать что угодно — в пределах разумного. Этакий молодой дядюшка, так я его воспринимал. Но благодаря какой-то странной особенности души, некой внутренней отрешенности он казался мне великим путешественником, лишь ненадолго остановившимся в наших краях.
Мы шли, шли — Джок был великолепный ходок, и мне, несмотря на приличный рост, тяжело было за ним угнаться, — и разговаривали. Утро, как я воодушевленно отметил вслух, выдалось превосходное, и день обещал быть таким же. Мы собирались провести в Балсдене весь день, а вечером, после чая, вернуться к Элингтонам и послушать музыку: чудесный план.
Джок минуту-другую молчал, а потом неуверенно произнес:
— У моей сестры было дурное предчувствие.
— Насчет сегодня?
— Да… только не насчет погоды. Она сказала, что день закончится плохо для всех нас.
Я смутно помнил, что сестра у Джока какая-то особенная, но никогда ее не встречал и прежде мы о ней не заговаривали. Я инстинктивно сбавил шаг.
— Что она имела в виду, Джок?
— Иногда после бессонной ночи — сестра тяжело больна и плохо спит — она мне рассказывает всякое… У нее дар вроде ясновидения. Я думал, ты в курсе.
— Понятия не имел, — отдуваясь, ответил я.
Джок продолжал шагать вперед на всех парах. Странную мы завели тему для такого солнечного весеннего утра на пустой дороге. Поверить его словам было невозможно, однако не верить Джоку тоже было нельзя.
— И что же, она всегда права?
— Не всегда, но часто. Сегодня утром она была весьма уверена в своих словах. Впрочем, давай не будем гадать, будь что будет.
— Но что должно произойти?
— Она не знает, — ответил Джок. — По крайней мере мне не сказала. Что-то неожиданное, и ничего хорошего это событие не сулит.
Я смотрел вперед и гадал, за каким участком безоблачной синевы, быть может, начинает скапливаться темнота. Джок явно не хотел распространяться на эту тему, поэтому я молчал.
— Ничего не говори Элингтонам, Грегори, — наконец произнес он. — Просто забудь, что я сказал. И давай сюда рюкзак, моя очередь нести. Как дела в конторе?
— Сейчас скучновато. Скоро из Лондона к нам на обучение пришлют новенького, племянника какого-то богача из лондонского начальства. Джо Экворту и мистеру Элингтону он не по душе. Я иногда слышу, как они перешептываются об этом, но мне они, конечно, ничего не говорят. Оба уверены, что я ненадолго в шерстяной торговле — и они правы. Я ведь хочу писать, Джок.
— Да, ни в коем случае не прекращай, — сказал он.
Джок всегда подбадривал друзей: читал их рукописи, слушал музыку, разглядывал картины, выслушивал нытье. При этом ему были свойственны предусмотрительность и благоразумие. Он, как мудрый священник, был не от мира сего, но знал его законы.
— И все же не торопись уходить из торговли, Грегори. Повремени. Я знаю, ты мог бы найти работу в какой-нибудь газете — Бен Керри недавно говорил, но я бы не советовал. Проще писать что хочется, работая в конторе. Бен сам поговаривает о Флит-стрит, однако меня одолевают серьезные сомнения.
Меня вдруг охватила зависть. У Бена было все: ум, уверенность, огромный запас сил, внешность и Ева Элингтон. Я всегда немного завидовал Бену.
— Вот интересно, чем бы мог заниматься мистер Элингтон, — с нарочитой непринужденностью сменил я тему. — То есть, конечно, много чем. Как ты думаешь, не зря он выбрал торговлю?
Джок задумался:
— Не знаю, чем бы он мог заниматься. Наверно, преподаватель из него вышел бы неплохой. Слышал когда-нибудь, как он рассказывает? Заслушаешься! Я однажды ходил с ним в фабианскую летнюю школу. Ему тогда сделали несколько предложений, но с такой большой семьей он, видимо, решил не рисковать. Жаль, конечно. По-моему, в шерстяной торговле ему не место.
