— У него грустные блестящие глаза, как у обезьянки, — задумчиво произнесла Элизабет. — Расскажи еще, пока он не пришел.
— Да больше нечего рассказывать. Мы не слишком близки. Мне всегда кажется, что он глубоко несчастлив в Англии, несмотря на огромный успех. Он презирает нас, потому что мы глуповаты, недолюбливает и немножко побаивается, потому что мы прекрасно обходимся и без большого ума. Впрочем, надо отдать ему должное, он был одним из первых пострадавших, поскольку открыто не одобрял Гитлера, когда вся эта каша только заваривалась. Чудом ушел от гестапо. Но мне иногда кажется, что он втайне разочарован нашей победой и не понимает, как это нам удалось. Почему-то глупость нацистов его не смущает: вот уж кто действительно умом не блистал. Словом, он многого не видит и не понимает, хотя умен, как дьявол. Этим — и больше ничем — он напоминает мне американцев.
— Не смотри так на меня, милый. Я не американка и раньше сама часами напролет пыталась им втолковать, что к чему. Помнишь, ты мне писал, что большинство американцев просто не хотят видеть настоящую Британию и знают только липовую, голливудскую. Господи, как ты был прав! Сколько раз меня просили сыграть «хозяйку поместья», ты бы знал! Ну так вот, я пыталась их вразумить, но они ни черта не понимали. Что ж, если я хочу поужинать внизу, мне надо принять ванну и переодеться. Можно я возьму с собой первые две сцены?
Она уже стояла у двери. Я подошел и вложил сценарий ей в руки. Потом мы постояли немного, молча глядя друг на друга. Я внезапно ощутил прилив нежности к Элизабет.
— Что такое, Грег?
— Я очень рад тебя видеть, Лиз. Меня вдруг такая радость охватила…
— До сих пор мой приезд тебя не очень-то радовал, правда? — тихо спросила она. — Я сразу почувствовала. И расстроилась. И обиделась.
— Прости. У меня есть оправдание. В такие места я приезжаю работать, а не разговаривать. Я ни с кем не общаюсь и ухожу глубоко в себя. А чтобы потом вынырнуть на поверхность, нужно время. Вот и все. — На самом деле это была не вся правда, хотя почти вся.
— Можешь не объяснять, — ответила Элизабет. — Я уже не обижаюсь. Мне пора.
Она на миг прильнула щекой к моей щеке, чмокнула меня куда-то в левое ухо и быстро, но грациозно вышла за дверь.
Я ощутил смятение и беспокойство. Понял, что работать больше не смогу, а сидеть и думать не хотелось, поэтому я надел единственный приличный костюм, который взял с собой, и спустился к Адонаю и Джейку Весту. Они сидели в дальнем углу бара и пили виски. Странная была парочка: щеголеватый и стройный коротышка Георг Адонай с непропорционально большой головой и вытянутым белым лицом, а рядом — почти тучный Джейк Вест с опухшей багровой физиономией и сиплым голосом, всегда чуть подгулявший, машинально и каждую минуту жизни излучающий неиссякаемое добродушие человека из рекламного мира. Больше в их углу бара никого не было, поскольку для желающих пропустить стаканчик перед ужином час еще не пришел.
— Георг хочет знать, — широко улыбаясь, сказал Вест, — чем ты лучше его?
— Ну, на этот вопрос легко ответить. — Улыбнулся я в ответ. — Но с какой стати его это волнует?
— Объяснись, Георг, — сказал Джейк. — А я пока закажу еще по стаканчику. Будешь виски, Грегори? Понял, сиди. А ты все-таки скажи ему, Георг.
Адонай бросил на меня скорбный и укоризненный взгляд: я сразу же понял, что это не просто очередная плоская шутка Джейка.
— Полагаю, я немного зол на тебя, Грегори, — начал он в своей обычной педантичной манере. — Не потому, разумеется, что ты чем-то лучше меня. Глупости! Но мы все должны думать о фильме. Ты мог бы предупредить нас… Или, если Брент в курсе, он мог бы предупредить меня.
— О чем? Что ты несешь?
— Мне должны были сказать, поскольку это очень важно и может повлечь за собой неприятности, что Элизабет Эрл в тебя влюблена.
— И поэтому он желает знать, чем ты лучше его. — Джейк вернулся с напитками.
— Помолчи, Джейк! Проблема серьезная. — Адонай строго посмотрел на меня. — И решить ее надо как можно скорее.
— Нечего тут решать! — рявкнул я. — Тебе ничего не сказали, потому что и говорить не о чем. Между мной и Элизабет ничего нет даже близко. Мы давние друзья, только и всего.
— Ты ведь понимаешь, как важно мне знать о таких вещах, — тем же строгим тоном продолжал Адонай. — Я режиссер картины. Для Брента это пока самый большой фильм в его карьере. Элизабет Эрл — звезда первой величины. Ты пишешь сценарий. И если между вами…
— Да-да, — нетерпеливо перебил его я. — Обойдусь без подсказок, Георг. Повторяю, между нами ничего нет и никогда не было. Пойми наконец!
Адонай явно смутился.
— Но ее слова и поведение говорят об обратном. Она явно влюблена в тебя. Джейк тоже так думает.
— Нет, Георг, я только сказал, что так запросто может быть, — встрял Джейк, который не любил вставать на чью-либо сторону. — Я подчеркнул, что Грегори вернулся в Англию… когда? В сороковом? И с тех пор отверг множество выгоднейших предложений из Голливуда.
— Но мы оба сошлись на том, что они с Элизабет могли поссориться, а тут помирились. — Адонай подозрительно покосился на меня.
— Ради бога, хватит выдумывать! — вскричал я. — Тоже мне, школьницы!
— Когда на кону пятьсот тысяч фунтов, — сказал Адонай, — да еще моя режиссерская репутация, я никогда не веду себя, как школьница. На самом деле каких только оскорблений я ни наслушался за свою жизнь, но школьницей меня еще не называли. Ужасное сравнение. Однако в данный момент меня интересует только одно: вся правда о ваших отношениях, Грегори. И побыстрее, пожалуйста. — Не сводя с меня глаз, он осушил свой стакан.
— Ладно, молчи и слушай. — Я хотел казаться спокойным. — Ничего странного или таинственного в моих отношениях с Элизабет нет, надо только примерно знать, что нас связывает. В 1936-м ей дали первую роль в театре на Вест-Энде спустя долгие годы репетиций и разъездов. Роль была небольшая и никакого шума не подняла, однако Элизабет чудом заметил Мелфой, голливудский агент. Видимо, ему тогда катастрофически не хватало актеров…
— Еще как! Что он тут вытворял, мы только диву давались! — мечтательно ухмыляясь, проговорил Джейк. — Нанял двух официантов из «Гриля», а потом выгнал одну из горничных Дрю прямо на Авеню-роуд. Бедный старина Мелфой! Но агент он был хороший, ничего не скажу.
— Ну так вот, он уговорил Мерца подписать с Элизабет контракт, — продолжал я, — и она приехала на побережье. Здесь по этому поводу очень разволновались, ты, верно, помнишь, Джейк? А там ее пригласили на пару прослушиваний и отправили восвояси.
— Вот дураки! — сказал Адонай, которого хлебом не корми — дай поглумиться над Голливудом. — Искра божья наверняка была в ней и тогда.
— Если и была, то хорошо пряталась, — пожал я плечами. — Элизабет еще не научилась правильно преподносить свою внешность. И была всего лишь второсортной английской актриской с никому не нужным и чересчур богатым театральным опытом. Словом, в Голливуде ее не захотели, а когда тебя не хотят в Голливуде, ты это понимаешь быстро. К тебе относятся как к прокаженному. Я в то время тоже работал на Мерца и видел, что происходит. А поскольку она была англичанкой и отнюдь не глупой девушкой, поскольку нас связывала любовь к одним людям и местам, я решил взять ее под крыло. Давал советы, знакомил с нужными людьми, убедил сменить прическу и заняться своей внешностью. Потом я ушел от Мерца к Сэму Грумэну и уговорил последнего дать ей шанс. Написал для нее роль в новом сценарии — небольшую, но именно в той картине она заблистала по-настоящему. Сэм предложил ей новый контракт, повысил гонорары, выхолил, а затем снял с Терри Блеком в «Желтых розах».
