Она улыбалась, пока я говорил, что буду скучать, но потом бросила на меня резкий укоризненный взгляд.
— Сценарий тебе осточертел, так ведь? Георг Адонай мне намекнул. И то, как ты разговаривал с Лео Блаттом…
Я постарался ответить точно и искренне. В конце концов Лиз не только мой друг, но и великая звезда: она приехала сюда по моему настоянию, и на кону стоит ее репутация, не говоря уж об огромных деньгах.
— Ты немного запуталась, Лиз, и поэтому несправедлива ко мне. — Я подумал, что еще несколько лет назад, когда мы вместе работали в Голливуде и я был ее учителем, помощником, она бы не посмела так со мной разговаривать. — Мне в самом деле наскучило такое кино. Быть может, я написал слишком много похожих сценариев. Правда и то, что на заключительном этапе работы, выписывая последние сцены, я часто бываю подвержен скуке. А почему, собственно, нет? Мы мусолим эту идею уже несколько месяцев, сплетаем и расплетаем сюжетные линии… Естественно, интерес угасает. Да, мне надоела эта чертова красотка, которая наносит ответный удар. Но это не значит, что я, проработав в кинематографе двадцать лет, не в силах закончить сценарий. Все будет хорошо, обещаю. И давай больше не будем об этом.
Она положила твердую крупную ладонь — ее руки смотрелись немного странно в сочетании с экзотической маской ее теперешнего лица, — на мою и сказала:
— Прости, мой дорогой Грег. Я ведь не за сценарий волнуюсь, а за тебя.
Мы подъехали к гостинице в полной тишине, и в ней было больше взаимопонимания, чем во всем нашем сегодняшнем разговоре. Лиз настояла, чтобы я не провожал ее, а сразу пошел к себе и принялся за работу.
— Скоро встретимся в Лондоне. Я остановлюсь в «Дорчестере». Обязательно позвоню.
Она произнесла эту последнюю фразу с особым выражением, и я сразу догадался: Лиз что-то задумала. Однако я лишь кивнул, улыбнулся и пожелал ей счастливого пути, а затем оставил у регистрационной стойки, где она стала просить счет. Поднявшись в номер, я почувствовал себя каким-то раздавленным: работать совсем не хотелось. Средство от этого есть только одно (открытое мною много лет назад): работать, несмотря ни на что. Сперва почти всегда получается ерунда; ты это осознаешь, рвешь на кусочки сделанное и потом уже без всяких дополнительных усилий приступаешь к настоящей работе. Фокус удался и на этот раз — я благополучно проработал до восьми вечера. Спустившись к ужину в столовую, я вдруг осознал, что сказал Элизабет чистую правду — без нее мне стало одиноко. Как будто выключили половину светильников. И столовая, и постояльцы казались скучными и безрадостными. Впереди простирался бесконечный унылый вечер, похожий на длинную мокрую улицу. Я уже не мог вернуться в номер и погрузиться в свое браддерсфордское прошлое: с прошлым было покончено. Элизабет тоже уехала. И вот ведь парадокс: пока она была здесь, я предпочитал ей прогулки по Браддерсфорду. Эта мысль напомнила мне о Харндинах. Я оглянулся и увидел их неподалеку: они тут же заулыбались, как будто давно пытались привлечь мое внимание. Последнее время я много о них думал, но так ни разу с ними и не поговорил. А ведь когда мы только встретились, они говорили что-то про «старый добрый Браддерсфорд». Что ж, теперь, когда я хорошенько все вспомнил, можно и с ними поболтать о той поре.
Они вышли из столовой первыми. Я поднялся в номер за сигарой, а потом спустился и обнаружил лорда Харндина в углу вестибюля: он был один и допивал кофе. Было странно видеть его здесь, ведь мы совсем недавно стояли с ним в гостиной Элингтонов, а на дворе был июль 1914-го.
— А, Доусон, садитесь! — воскликнул Харндин, искренне обрадовавшись моему появлению. — Элеонора пошла наверх собирать вещи. Утром мы уезжаем. Я пообещал Линсингу сыграть с ним сегодня в бридж, но они еще не спустились. Знаменитая Элизабет Эрл нас покинула?
— Да, уехала сегодня днем, — ответил я. — Кстати, вы ведь помните Элингтонов из Браддерсфорда… Она рассказала мне, что в прошлом году познакомилась с младшим из них, он теперь сэр Дэвид Элингтон, один из создателей атомной бомбы.
— Правда? Хорошо устроился, а? Что-то я его не припомню…
— Он тогда был совсем мальчиком.
— Нет, не могу вспомнить. Вот девушки — это да. Очень хорошенькие были. Одна сорвалась с обрыва, так ведь? Что случилось с остальными?
— Почти все умерли.
Я с любопытством взглянул на своего собеседника: сухого и ломкого, но по-прежнему щеголеватого. Да, это был тот самый Малькольм Никси, с теми же беспокойными глазками. Много воды утекло с нашей последней встречи: он сколотил состояние, каким-то образом угодил Чемберлену, получил титул… Словом, настоящая история успеха. И все же, глядя на него, я чувствовал, что на самом деле с ним ничего не случилось, он так и не получил необходимого жизненного опыта, не познал ни истинной боли, ни истинного счастья: с тех пор как мы расстались, он только и делал, что высчитывал прибыль, болтал по телефону и ходил на совещания — все не выходя из стеклянного ящика. Мое изначальное подозрение, что он не может ничем увлечься по-настоящему, подтвердилось.
— Я много думал о нашем браддерсфордском прошлом, — сказал я. — Вспоминал людей, о которых не думал уже много лет.
— Правда? Ну, я уже говорил вам, что мы с женой тоже обсуждали то время. Выпьете, Доусон?
— Не сейчас, спасибо. Ответьте мне на один вопрос. — Я помолчал. — Когда дядя отправил вас в Браддерсфорд якобы для обучения торговому делу, в действительности вы с самого начала задумали выжить Элингтона из конторы? Знаю, это было давно и сейчас не имеет никакого значения, но мне интересно.
— В самом деле… Дайте-ка подумать. — Мой вопрос его ничуть не задел. — Дядя познакомился с Элингтоном в Лондоне и считал, что коммерсант из него никудышный. Школьный учитель или там профессор — это да, но не бизнесмен. Понимаете?
— Пожалуй, вы правы, — сухо ответил я.
— Несомненно. Мой дядя знал, что грядет война, но Элингтон ему не верил в основном потому, что немцы его поколения были старомодными либералами, а мы с дядей уже успели познакомиться с новой породой. В общем, дядин замысел был таков: пока есть возможность, как можно больше торговать с немцами и одновременно быстро расти на внутреннем рынке, чтобы, как только начнется война, можно было воспользоваться ситуацией. Мы не думали оставаться в деле, торговля шерстью нас не особо интересовала, и я, разумеется, не хотел торчать в Браддерсфорде до скончания века. Нам надо было быстро вырасти и продать фирму на пике рынка, что мы и сделали уже после вашего ухода, конечно.
— Да, помню, старик Экворт именно это и предсказывал.
— Экворт? А… старый торговец шерстью, да?
Он рассмеялся:
— На дух меня не выносил! И бывал со мной чертовски груб, надо сказать. Но если б в конторе остался он, а не Элингтон, нам с дядей пришлось бы туго. Смерть дочери сразу подкосила Элингтона. Странное было происшествие, признаться.
— Ее старшая сестра позднее призналась мне, что Ева покончила с собой, — медленно проговорил я.
