Бортпроводница была рядом. Я попросила льда, который она насыпала мне в резиновую перчатку. Я вытирала этой перчаткой лицо сына и звала на помощь.
Дальше началась серия из доктора Хауса, которую я видела во сне. Проводница по-английски спрашивала, есть ли на борту врачи. Если есть, пусть они пройдут к туалету. Никто не откликался. Тогда она сунула телефонную трубку моему мужу, и тот же текст он произнес по-русски. Эта женщина подняла Васю и чуть ли не отнесла на кресла.
Муж работал переводчиком, дочка кричала, увидев лежащего брата, а я стояла и не могла сдвинуться с места. Слезы текли ручьем. Я не всхлипывала, отвечала, говорила, только слезы текли и текли.
На борту оказалось три врача. Пожилая женщина-педиатр, женщина лет тридцати – стройная красавица и сорокалетний уставший мужчина.
– Кислород, ему нужен кислород, – твердила я как полоумная. – Кислород.
Вася лежал на креслах, рядом с ним буквально лежала проводница с кислородным баллоном и держала маску, в ногах сидела педиатр, на ней лежала моя дочь, которая продолжала кричать и плакать, а мы все толпились вокруг – со сладким чаем, льдом, валокордином.
– Давление семьдесят на сорок, пульс сто двадцать, – проговорила педиатр. – Вегетативный криз.
– Что вы делали? – спросила бортпроводница, и у нее был такой взгляд, как будто она сейчас меня убьет.
– Ходил на дайвинг, он нырял.
– Какая была глубина? – спросила она.
– Одиннадцать метров.
Пилот снизил высоту на одиннадцать метров, и остаток полета самолет держался на этой высоте. Запросили запасной аэродром на случай, если Васе станет хуже и мы не дотянем до Москвы. В Москве у трапа нас должна была ждать «Скорая помощь».
– Если бы это был ваш муж, он бы умер, – сказала мне бортпроводница. – Двое суток нельзя летать после погружения! Он выжил только потому, что молодой и спортивный!
Английский – не родной язык и для нее, и для меня. Поэтому можно говорить так, как есть, не выбирая выражений. Простыми фразами, от которых становится плохо.
– Я ему иконку прикладывала. Со Святого Афона. Видите, подействовало. – Женщина-педиатр пыталась меня успокоить.
– Спасибо, – ответила я.
Мне было все равно – кислород, иконка – что угодно.
Вася хотел спать, а я ему не давала – мы боялись снижения, надо было следить за его самочувствием.
– Васечка, поговори со мной, – просила я. – Прости меня, пожалуйста, мальчик. Прости. Это я виновата.
– Мам, не плачь.
– Я не плачу.
Слезы никак не кончались.
Мы прилетели на сорок минут раньше положенного времени. Когда мы приземлились, я обняла старшую бортпроводницу. Она меня так похлопала по спине, что я запомнила ее руку – тяжелую, уверенную, злую. Руку матери. Наверняка у нее тоже есть сын.
– Я ведь спрашивала несколько раз, нам сказали, что все в порядке.
– Это их работа, – отозвалась она. – Они зарабатывают деньги.
Вася, уже порозовевший и вполне радостный, лежал и ждал врачей. За это время он рассмотрел устройство кислородного баллона и маски и даже просил забрать их домой на память. Дочь держала его за рубашку, не отпускала и начинала кричать при малейшей попытке оторвать ее от брата.
Врач вошла в салон сразу же после приземления. Померила давление – все в норме. Мне она сделала коктейль из валокордина, пустырника и валерьянки и, подумав, выдала еще ватку, пропитанную нашатырем.
Нас провели отдельным коридором, чтобы не стояли в очереди. Василий побежал искать тележку – все прошло, как и не было. Он стоял на ногах, шутил, рассказывал, какой на вкус кислород и что кислородом тоже можно отравиться, если много.
У пожилой женщины-педиатра оказалась больная спина – она носила ортопедический корсет. Ее дома ждали двое маленьких внуков. Врач-красавица была мамой девочки. А еще у нее была роскошная фигура и высоченные каблуки, на которых она простояла весь полет. Только мужчину-врача я не увидела. Но помню его глаза – уставшие даже после отдыха. И руку бортпроводницы помню на своей спине.
Слезы у меня лились еще много часов.
Я хотела написать письмо в этот дайвинг-центр. Но муж сказал, что это бессмысленно. Проще забыть и больше не рассказывать никому эту историю, не обмусоливать, потому что можно сойти с ума. Наверное, он прав.
Командировка. Как себя вести, если маме или папе нужно уехать без ребенка?
Тут, конечно, нет пограничного состояния. Только крайности. Если ребенок обнимает маму за ноги, начинает кричать и плакать, стоит только ей накраситься и одеться, прячет туфли, держит мертвой хваткой отцовский портфель, то родительское сердце обливается кровью. Чувство вины обеспечено. Я знаю многих мам, которые становились домохозяйками, отказываясь от работы в офисе после таких сцен. Если вы хоть раз отдирали руки ребенка от своих коленок, выходили на улицу в промокших от слез брюках, кричали: «Я принесу тебе игрушку, или конфету, или шарик, или все, что ты захочешь!» – и, уже стоя в лифте, слышали безутешный рев собственного чада, то вы меня поймете. Вынести это практически невозможно. И никакие заверения в том, что сразу после ухода мамы или папы ребенок переключился на игру, стал смотреть мультик и вообще забыл о существовании родителей, не действуют. В ушах стоит рев как напоминание о том, что ты бросила ребенка в угоду своей карьере. Кстати, психологи тут нам совсем не помощники – они категорично заявляют, что отсутствие мамы – всегда стресс для ребенка. А уж в «критические» для малыша переходные годы – три, пять, шесть лет – тем более. Я читала, что рождение второго (третьего) ребенка нужно планировать в зависимости от этих кризисных годов, чтобы не вызвать еще большего стресса. И только поэтому у моих детей такая разница в возрасте – восемь лет. Я все рассчитывала и откладывала. Теперь я совсем не уверена в том, что поступила правильно.
При этом специалисты успокаивают, уверяя, что, например, в первые три месяца у ребенка еще не сформирован образ мамы. Он реагирует на голоса и звуки. А вот в возрасте до года развивается психологическая связь между ребенком и мамой, и оставлять малыша в идеале можно только на бабушку. Начинаются многочисленные «нельзя», которыми пренебрегают все мамы: нельзя уходить потихоньку, пока ребенок спит. Проснется – будет стресс. Нельзя уезжать более чем на пять дней. К счастью, ребенок в возрасте до пяти лет не способен долго переживать и быстро переключается на игры. Из стандартных советов психологов – маме принять успокоительное, погулять и позвонить домой (хотя общаться с ребенком нежелательно, потому что это его только расстроит).
При этом есть дети, которые спокойно реагируют на приезды, отъезды родителей. Ну, уехали, ну, приехали. Привезли подарки – отлично! Чмок в щеку и бегом распаковывать. В таких случаях родители тоже страдают: почему ребенок так легко нас отпускает? Неужели не любит? Или больше любит бабушку или няню? Почему не засыпает с фотографией мамы или папы? И опять – всепоглощающее чувство вины. Значит, все делали не так, неправильно. Значит, нужно было бросать работу и сидеть с ребенком, чтобы любил и не отпускал. Но тогда на что жить? На что покупать игрушки? И как правильно?
