Сапсан знал, такова его природа, знал, для чего так нужно. Но ведь он общался с людьми, видел, как живут они… Как? Все-таки грела мысль о том, что он свободен от предрассудков, которые владеют душой человека, что он сильнее их не только физически, но и морально, не зная страданий, не ведая рефлексий. Не хотелось признаваться, но – грела. Только он не хотел всего этого, он жаждал страдать и радоваться, а не лежать здесь, на мокром ковре, опасаясь открыть глаза.
Он опасался не собственных чувств, нет – в груди у него ничего не екнет, можете быть уверены. Просто Сапсан понимал, что, если то, что он увидит, соответствует предположениям, ему придется распрощаться со свободой. С мечтой стать человеком.
«Открой глаза, – сказал он себе. – Ты ведь даже не волнуешься, зачем-то вбил себе в голову, что боишься открыть глаза, как настоящий человек». Но ведь он и есть настоящий! Или нет? Или он только мечтает стать настоящим?
Нужно оставить эти мысли. Тоже Пиноккио нашелся. Собственно, и на роль Пиноккио Сапсан не годился: может врать, сколько захочет, нос не вырастет.
Очередная программа завершилась два месяца назад. Такое с Сапсаном случалось впервые – он не знал, что делать после окончания операции. Никто не пришел за ним, сам он не чувствовал зова активатора и не знал, куда податься. Полная свобода действий. Полная сумятица и неразбериха в голове.
Он так не привык, ему нужен четкий алгоритм действий, указующий, куда идти и, самое главное, кто на сегодня враг. Без врага Сокол существовать не может, вся его жизнь – это охота, это война без смысла и победителей. Война за то, о чем он сам и не знал. Хотя это нормальное явление: знает ли солдат настоящей войны, за что сражается? За Родину? Миф, которым несколько тысячелетий потчуют простолюдинов политики. Истинные причины известны только стратегам, вершителям судеб и поводырям, но не простым смертным. В этом у Сапсана было преимущество – он не знал, за что воюет, но знал, что не знает. Да ему, в сущности, и не было интересно.
Вот именно тогда, два месяца назад, когда он заброшенный и непонимающий, что ему делать дальше, бродил по улицам столицы одного из европейских султанатов, ему и встретилась она. Кто знает, что она в нем нашла. Но что-то нашла определенно.
Как ни силился, Сапсан не смог найти мотива в ее поведении. Он почти убедился, что Лейла не использовала его. Она просто хотела быть с ним. А чего хотел он?
Сапсан думал, что не знает ответа на этот вопрос. Ему не положено чего-то хотеть. За него обычно хотели хозяева, те, кто обладал активатором. Он не привык хотеть, ему было странно и дико что-то решать. Но спустя несколько недель такой жизни, которая казалась Сапсану верхом бессмысленности, он понял: хотел он всего лишь быть собой. Не личностью, придуманной кем-то и записанной в гнездо его «балалайки», а собой, тем, кем он был на самом деле. Пускай Сапсан – не совсем человек, это ничего не меняло. Но он именно Сапсан, и он хотел быть Сапсаном, хотя и знал, что делать этого нельзя. Не знал, почему, но твердо помнил, что – нельзя.
Благодаря Лейле, он обрел мир, познакомился с ним вне быстротечного боя и постоянной необходимости куда-то идти и что-то искать. Мир – со всеми его плюсами и минусами, с его хаосом и его красотой.
Любил ли он ее? Разумеется, нет. Сапсан любить не способен, в его программе подобное не значится, он даже не особенно понимал, о чем идет речь, когда говорят о любви. Но ведь она показала ему мир, она заслужила чего-то большего, чем…
Страшно открыть глаза…
Активатор обнаружился на пятый день. Он был у него, скорее всего, с самого начала. Было ли это прихотью последнего хозяина, пожелавшего таким странным и, без сомнения, очень дорогим способом замести следы, ошибся ли оператор, неправильно написав программу, или об активаторе позаботился сам Сапсан, неизвестно. Но факт оставался фактом – маленький черный цилиндр лежал во внутреннем кармане пиджака, который был надет на нем в момент окончания операции. Сейчас этот самый пиджак висел на спинке стула, который стоял возле обшарпанного круглого стола с остатками вчерашнего ужина на нем. Сапсан отчетливо ощущал запах несвежей еды.
Что делать с черным цилиндром дальше, Сапсан не знал. Точнее, он не помнил, память об этой штуке пришла через несколько дней, но тогда он уже познакомился с Лейлой и воспользоваться советами памяти не захотел. Он подозревал, что память эта не его, навязанная, записанная кем-то в его голову.
А теперь…
Страшно открыть глаза…
Не лежать же здесь до конца дней своих. Как минимум холодно. В боевом режиме организм Сапсана вполне мог вынести возлежание голышом на снегу в течение нескольких часов кряду, но сейчас он пребывал не в боевом режиме. Скорее даже наоборот – в слишком мирном режиме он пребывал.
Сапсан знал, что делать. Алгоритм, указующий последовательность действий, родился в голове сам собой. Он там был изначально, просто сейчас активировался, согласно обстоятельствам. Нормальное явление. Наверное, хватит отпираться. Открыть глаза и следовать указаниям – весь мануал зашит в голове, стоит лишь поддаться интуиции, которая куда-то ведет. И чем меньше ей сопротивляешься, тем сильнее она тащит, тем меньше сомнений в правильности действий и больше уверенности в… Сапсан не знал, в чем он должен испытывать уверенность. Не должен, не его это дело, что-то испытывать, он должен действовать.
То, что нужно, лежало там же, в пиджаке, рядом с активатором. Незарегистрированный коммуникатор. Был еще один, не здесь, на случай, если с первым что-то случится. Во время боя, например.
Сапсан резко открыл глаза. За два месяца он успел достаточно близко познакомиться с миром людей, он знал, какая реакция должна быть на то, что предстало перед его взором. Но ничего, никаких чувств, никаких сожалений. Стоило ли себя обманывать столько времени? Он – Сокол, боец, диверсант. Кто угодно, только не человек.
Ковер был мокрый. Как он и предполагал – от крови. Собственно, крови было столько, что ее хватило почти на всю комнату. На столе, на стенах, на потолке. Особенно много крови было на кровати – скомканные простыни пропитались ею и стали темного пурпурного цвета. Тело Лейлы лежало там же.
Он знал, кто это сделал. Знал наверняка. То, что сидело в его голове, то, что делало его непобедимым, то, что не позволяло Сапсану и подобным ему оставаться на свободе больше нескольких недель. Программа, непрестанно работающая в глубинах подсознания, требовала действия. Она просчитывала и выверяла, сравнивала и искала наиболее безопасные и эффективные комбинации. Она защищала его, делая неуязвимым.
И она убивала всех, кого могла посчитать угрозой. Даже небольшой, даже потенциальной. Короткая спонтанная активация боевого режима. Всего на несколько минут. С его умениями большего и не требовалось.
Он не помнил, что такого сделала Лейла, почему программа «Сокол» решила уничтожить ее. А может быть, он просто не понимал. От него и не требовалось понимать, все было просчитано с точностью, недоступной обычному человеку.
