— Да ерунда. Просто задумался.
— Ну и ладно. — Джером покачал головой. — И все-таки с тобой что-то не так.
— Работа, — отмахнулся Гудвин.
— Работа — зло, — покивал друг.
За это они и выпили. А после еще некоторое время сидели и болтали ни о чем, обсуждая технические новинки, девушек, последние новости и прочую ерунду, которую принято обсуждать, когда понятно, что настоящая беседа давно закончена и идет обычный обмен любезностями.
Через какое-то время Гейт расплатился и попрощался с Джеромом, сославшись на срочные дела; тот сделал вид, что поверил. Впрочем, может, и в самом деле поверил — особой наблюдательностью он не отличался.
Хорошее настроение от дружеского общения продержалось ровно до момента выхода Гудвина из бара. А потом покинуло его одновременно с сигналом коммуникатора: автоматически запускающийся каждые несколько часов антивирус обнаружил проблему. Как оказалось, очередную прогу слежения, причем весьма опасную, из самых новых, — не исключено, что она успела засечь координаты жертвы до того момента, как была заблокирована. А он между тем так и не нашел способ вырваться из капкана рэкетиров, который вот-вот грозил захлопнуться.
Гудвин не помнил, как добрался домой. Дорога промелькнула чередой смазанных образов, похожая на копию фильма с низким разрешением. Сознание вернулось полностью, лишь когда он обнаружил себя сидящим перед экраном нетбука, на котором светилось сообщение с незнакомого номера.
«Не забудь про завтра, философ».
«Опять эти уроды», — с тоской подумал Гудвин.
Ему было именно тоскливо — очень точное слово, чтобы определить главенствующую эмоцию на тот момент. Он отлично понимал, что ничего плохого в принципе не случится, если он подчинится. Так же будет выходить на рыбалку, ловить в свои сети все новых и новых рыбешек и продавать им нелегальный софт.
Вот только кое-что потеряется.
Не деньги — они, как уже известно, интересовали Гудвина Гейта постольку поскольку. Главным было то, что опасное увлечение перерастет в работу. Не менее опасную, но дело не в этом. Ключевым здесь было слово «работа». А она у Гудвина уже была. И вполне его устраивала. Противозаконная же деятельность: ночные вылазки, общение с таинственными клиентами, игры на нелицензионном поле — все это не только помогало удерживать паранойю в разумных пределах, но и было по сути тем, ради чего он жил. Не самый, конечно, лучший смысл жизни из тех, что можно найти, но другого у него не было.
И теперь у него этот смысл пытались отнять. И сделать ничего было нельзя.
Или почти ничего?
«Ну и пусть я умру», — думал Гудвин, копаясь в шкафу. Там у него лежал комплект для синхронизации, который он когда-то купил, но так и не использовал ни разу.
«Что я, собственно, здесь забыл?» — спрашивал он себя, подключая комплект к нетбуку.
«В сущности, у меня ничего нет, кроме моей свободы, которую пытаются отнять», — рассуждал, открывая присланный РейНом архив.
«Надо рисковать. Хотя бы иногда. Хотя бы в тех случаях, когда тебя пытаются сделать рабом. Хотя бы ради того, чтобы умереть свободным», — убеждал сам себя, надевая невесомый обруч на голову и приглаживая контакты к вискам.
А потом нажал enter.
Первые несколько секунд Гудвин ощущал только легкое покалывание в затылке. Нетбук ритмично пищал, индикатор загрузки в углу монитора быстро наливался зеленым цветом. Потом наступила тишина. На экране свернулось окно синхронизации, сменившись надписью «Активация программы завершена». Гудвин осторожно склонил голову набок, прислушиваясь к ощущениям. Ничего нового или необычного. Помахал рукой перед глазами, несколько раз моргнул, провел пальцами по обручу. ЭлБа, даже если и установилась успешно, не проявляла себя никак.
«Неужели и вправду РейН пошутил?» Гудвин почувствовал сильнейшее разочарование. И горькую иронию — ведь как боялся, готовился к возможной смерти ради того, чтобы сохранить свободу, а тут — пшик.
Все без исключения проги, требующие синхронизации, проявляли себя сразу же после установки: либо начинали неконтролируемо действовать на органы чувств и эмоции, либо предлагали интерфейс для управления. Значит… Значит, ЭлБа очень похожа на пустышку. Или, вполне вероятно, на дурацкую шутку РейНа. А что, если это лишь иллюстрация к одному из его недавних высказываний? «Не ожидай слишком многого, чтобы не разочаровываться. А получив пустой сосуд, не пеняй на это, напротив — радуйся и наполняй его собственной мудростью». Гудвин в ярости прикусил губу, сжал кулак так, что хрустнули пальцы, и заорал:
— Да пошел ты, шутник уродский!
И провалился в пустоту.
Сначала она была плотной, холодной, прозрачно-стального цвета, потом потемнела до черноты и расцвела искрами, которые стали размазываться и превращаться в белые ленты. Гудвину почудилось, что он летит спиной вперед со страшной скоростью, причем полет его напоминал скорее падение во сне. Он не мог двинуть ни рукой, ни ногой; под ложечкой трепыхался комок страха, а в ушах тоненько звенело, и тяжелыми волнами бился пульс.
«Стой!» — мысленно взмолился он.
Движение тут же замедлилось. Гудвин облегченно выдохнул и попробовал взять себя в руки. Почувствовал спиной привычную спинку дивана, а под ногами — твердую поверхность. Но картинка реальности не возвращалась.
Перед его глазами серпантином разворачивались дороги. Улицы с бетонным покрытием, широкие проспекты, узкие коридоры, какие-то тропинки, нарисованные дорожки… Каждую из них, казалось, можно потрогать, повертеть перед глазами, расправить и смотать обратно.
Звуки реальности — например, шум проходящего вдали монорельса — доносились до Гудвина глухо, как будто он закутался в одеяло с головой, а сверху еще и подушкой накрылся. Появилось отвратительное чувство, будто он проваливается внутрь себя — уменьшается до размера пикселя и болтается в собственном черепе, глядя, как нервные импульсы передаются сквозь ткани мозга. Потом он вмиг раздался вширь и в высоту, просочился сквозь крышу дома и завис над Новым Вавилоном, разглядывая улицы, как элементы странной головоломки. Какие-то силы тянули его сознание в разные стороны, чуть ли не разрывая. Время будто остановилось, а пространство обняло Гудвина, облепило его и обрушило в пучину геометрических парадоксов.
Паника нарастала. Он пытался успокоить себя, ощупывая действительность, бывшую еще минуту назад реальной, — диван, собственные колени, нетбук, обруч на голове… Но перед внутренним взором продолжали пересыпаться, как стеклышки в калейдоскопе, куски внешнего мира, складываясь в пугающие узоры, которые сводили с ума.
«Отлично. — Гудвин нашел в себе силы поиронизировать. — Вот я и свихнулся. Кажется, безумие называют настоящей свободой, не так ли?»
Вот оно, правильное слово. Свобода. Пропали рамки и преграды, сознание его парило во всех мыслимых плоскостях. Возникло ощущение полета и вседозволенности. А потом новый мир вдруг свернулся в две мерцающие точки на внутренней стороне век, вспыхнул и пропал.
