– Уже, собственно, сделано, – глухо отчитался Бугаев из коммуникатора, – и перевозить начали, и пропаганду про отсутствие межнациональной розни запустили. Посадник в пути. Я по другому вопросу. Добро на силовую акцию у него брать не хочу. А тут, по моему разумению, к этому идет, провокаций всё больше.
– Даю добро, – свободной рукой Гиляров потер щеку. – Журналистов только уберите. Водометы, газ, резиновые пули, не переусердствуйте там. Беспризорников проверить на болячки, и в изолятор. Только тихо, пусть твои парни работают, проверенные. Потом в карантине подержи, при первых обращениях родителей – выпускай, нам шумиха ни к чему. Если за пару дней никто не обратится, переводи на инвестиции.
– Будет сделано, Ростислав Михайлович.
– Бывай, Бугаев, удачи вам… – выключенный коммуникатор опустился обратно в карман.
Значит, Гринивецкий все-таки угадал, не просто так звонил майор. Однако был бы в затее смысл?
В цыганских детей Терпение не верил. Во-первых, там каждый взрослый – родитель. Переедут трущобы на новое место, пересчитают бабенки свое стадо визгливое по головам, недосчитаются кого-то – и вот тебе проблема с митингами и самосожжениями. А уж про здоровье таких детишек лучше и не думать, там генокод подпорчен еще три поколения назад. Хотя…
Терпение задумался, даже не заметив, что шеф уже закончил разговор. Может, как раз такие и нужны? Как дворовые помоечные коты, иммунные почти к любой заразе. Машинист твердо решил, что обязательно обсудит эту идею с Президентом, только прежде взвесит все «за» и «против».
– Эдик, в транс впал, что ли? – с легким недовольством спросил Гиляров, наблюдая, как машинист уставился в одну точку. – Укольчик, может?..
– Задумался, Ростислав Михайлович, простите.
– Что там про новости-то говорил?
– Есть новости, только не самые утешительные.
– Ох, блин… – Гиляров откинулся на спинку кресла, которое обычно занимал помощник Эдуарда. – Ну конечно. Кто в наши дни хорошие новости-то приносит? Что там у тебя?
– Последняя партия инвестиций, – Терпение невольно понизил голос, хотя точно знал, что фургон прослушать невозможно. – Приемщики обнаружили чипы.
– Как – обнаружили?! – Президент нахмурился. – Ты ж клялся, что новую «пилюлю» не найти.
– Я лишь предполагал. – Терпение не любил проигрывать или ошибаться, но сейчас был именно такой момент. – Вероятно, наши исполнители оснащены оборудованием лучше, чем мы могли предположить. Как бы то ни было, все обнаруженные ими чипы были упакованы и высланы нам обратно. Как обычно, в общем…
– Не лютовали? – Гиляров попытался проанализировать свой последний разговор с «человеком-птицей», но не смог вспомнить ни намека на враждебность.
– Нет, всё мирно. – Машинист скрестил пальцы, упирая их под подбородок. – Уверен, они понимают. Такая игра, никому не мешающая, – мы пытаемся прощупать их, вычислив местоположение. Они находят наши приборы, вежливо сообщая о том, что сильнее и умнее нас. Если не перегибать палку, проекту это не повредит.
– Ну смотри, Эдик, – Ростислав погрозил мясистым указательным пальцем. – Твоя идея с «пилюлями», так что, если прижмут или спрыгнут, тебе и отвечать!
– Я знаю, Ростислав Михайлович. Я знаю.
CREDITUM XVII
Прислушиваясь к лесной тиши, он размышлял о том, насколько же слаб современный человек. Всесильный человек, как некогда утверждала Поэтесса, способный сворачивать горы, уподобившийся Богу. Обладающий почти неограниченным доступом к титаническим массивам информации, получавший всё, о чем только мог мечтать, не выходя из дома. Не выходя из сети. Такой слабый и хрупкий человечек будущего…
Осторожно поменяв позу и поочередно поиграв всеми группами затекающих мышц, Вебер ухмыльнулся. Интересно, какой процент этих всемогущих богов сможет выжить, окажись один из них на его месте? Кто сможет остаться сильным, лишившись костылей, созданных Цифрой? Избранные тысячи? Сотни, единицы?
Разумеется, по уровню компьютеризации обычным городам было далеко до Анклавов. Но и без корпораций с их новыми игрушками, регулярно заполняющими рынок, государства отстали недалеко. Слияние человека и машины стало необходимостью, модой, наркотиком, религией, всеохватывающим течением. Оно стало болезнью, поразившей всю планету.
Сам Илья никогда не увлекался сетью всерьез. Использовал «балалайку» максимум на треть ее возможностей, предпочитая оставаться в мире живых, чем растворяться в цифровых миражах. И Светке многого не позволял, и дочь собирался воспитывать так же. Теперь, конечно, это само собой разумеется, но еще четыре-пять лет назад…
Они ведь видели – миллиарды людей по всему миру видели, как громко трещат волшебные ходули, поднявшие их под небеса. Видели, с какой легкостью и небрежностью может порваться привычный образ жизни, стоит произойти сбою. Стоит произойти атаке ломщиков, системной ошибке, замыканию или взрыву подстанции. Стоит появиться новому вирусу, сжигающему вселенную, сосредоточенную в крохотном затылочном чипе.
Видели, но не взволновались. С равнодушной улыбкой дебила, пуская слюнку на грудь, они смотрели, с какой пугающей легкостью взрываются атомные станции, тонут огромные корабли, рушатся на скалы самые надежные «страты» и дирижабли. И всё равно возвращались в сеть, разучившись чуять угрозу. Разучившись отличать искусственную реальность от настоящей, способной укусить. И когда судьба силой отшвырнула человека в новый вариант каменного века, у погасших экранов остались стонать миллионы беспомощных существ, не способных ни на что.
Когда-то они казались Илье детьми. Детьми, у которых отобрали любимую игрушку, заставив расплакаться, а затем обозлиться и крушить всё вокруг. Сегодня он был готов предположить, что за лихорадкой, охватившей планету, стояло нечто большее, чем просто сбой. Но в чем бы ни была причина, изменившая всё, очевидным оставалось одно – когда человек изобрел меч, он не пытался стать мечом. Когда человек изобрел компьютер, он перестал рассуждать, как его предки. Рискнул уподобиться, слиться с чужим, инородным, опасным. И проиграл.
Мысли текли плавно, не мешая присматриваться к поляне и противоположной опушке, уже потемневшей перед закатом. Появились сами собой, во-первых, оттого, что нужно было чем-то себя занять, нагрузить мозг. А во-вторых, потому что Илья вдруг увидел себя как бы со стороны. Одинокий мужчина в самом сердце глухой сибирской тайги, вооруженный и готовый к неприятностям, перенесший тяготы пешего марша, вымотанный, но не сломленный. И это в конце столетия, подарившего миру электронную свободу. И это через считаные годы после того, как расстояния в тысячи километров преодолевались за несколько минут, а поговорить с человеком в другом полушарии можно было, едва щелкнув пальцами. Круг замкнулся…
Вот она, настоящая правда. В запахе влажной хвои, в легком шуме крон, в волчьем вое из-за ближайшего озера. В стуке собственного сердца, который ты слышишь, высматривая опасность.
