Сашка жаром обдало от обиды.
— Нет, ты что! Я же не безработный какой-нибудь на бенефитах! — сказал он и гордо направился к стойке.
Но, став в конец очереди, задумался, чем платить за коктейли. Наличности у него, как всегда, не было, если не считать жалких двух фунтов, припасенных на бутерброд. Но зато у него была дебитная карточка «Свитч», которая снимала деньги с его общего с женой счета и которой он пользовался крайне редко. Конечно, Анна-Мария удивленно поднимет брови, когда увидит в банковском стэйтменте непонятную трату, ну да семь бед — один ответ! Будь что будет, сегодня он не может ударить в грязь лицом. Важнее другое — принимают ли такие карточки в барах? Вот будет позор, если придется идти назад к Анастасии с поджатым хвостом и просить, сгорая от стыда, денег (в долг, разумеется, но все равно стыдно!).
Однако хлыщеватый парень с волосами, стянутыми сзади в косичку, и с серьгой в правом ухе (Сашок, честно говоря, забыл, какое из ушей служит индикатором какой сексуальной ориентации) неприязненно хмыкнул, но пошел за машинкой для снятия денег с карточки. Очередь сзади тоже раздраженно зашикала, недовольная задержкой. Сашок расписался, стараясь не глядеть на сумму — чего расстраиваться-то? — и торжественно понес в вытянутых руках два шикарных бокала со слегка пенящимся напитком фантастически бледно-розового цвета. Правда, на вкус коктейль оказался хуже, чем на вид, к тому же Сашку он сразу ударил в голову. Иначе бы он, наверно, не дал Насте так легко утащить себя вниз, в танцзал.
Поначалу из-за стекла доносился лишь какой-то записанный на пленку невнятный то ли полурэп, то ли полухаус (Сашок в этих жанрах слабо разбирался). И громкость казалась ему терпимой: они с Анастасией даже вели довольно интимную беседу. Но когда на сцену под радостный свист, улюлюканье и вопли вышли наконец «Зи Блинз», то мир вокруг точно взорвался. Разговаривать дальше стало практически невозможно.
И вот тогда-то Настя взяла и пригласила захмелевшего Сашка танцевать. К такому обороту дела он не был готов. Но Анастасия явно не собиралась, говоря на англорусе, «брать нет за ответ» и без особых разговорчиков схватила его за руку (придется признать, это было чертовски приятно!) и поволокла вниз, в танцевальную часть.
Ух, что же там творилось! Грохот динамиков заглушал не только все остальные звуки, но и саму музыку — мелодию разобрать было невозможно. Существовали только ошеломляющие, терзающие внутренности басы и визгливые, сверлящие мозг верхние ноты да удушающе чугунные удары барабанов, причем все это никак не складывалось ни во что цельное. Но для многоголового живого существа, копошившегося в такт грохоту в полумраке зала, все это было в кайф.
Сначала Сашок боялся, что не выдержит — грохнется в обморок, или что его стошнит на глазах у всех, или что-нибудь еще в этом роде. Но оказалось, что он вполне справляется с ситуацией, держится круто и даже как-то дергается в такт ритму. Слух, думал он, возможно, будет поражен, придется потом долго лечиться, ну и пусть. Даст бог, со временем восстановится. Постепенно Сашок увлекся, разошелся, пошел, что называется, сыпать. Тайно от себя самого Сашок танцевать любил и в глубине души знал, что у него это неплохо получается. Образование его в этом направлении было минимальным — какие-то жалкие полтора месяца в хореографическом кружке, но он всегда был первым учеником на уроках ритмики в начальной школе.
Учителка говорила матери, что у него природное чувство ритма и замечательная координация движений. Мать потом цитировала эти комплименты со смешком — сама не знала, надо ли такими странными талантами гордиться. «Лучше бы по математике так преуспевал», — подвела она итог. И это был удар не в бровь, а в глаз. Сашок учился неплохо — особенно по гуманитарным предметам, но с такими предметами, как рисование, черчение и геометрия, была беда. «Дефицит пространственного мышления», — говорил, вздыхая, брат матери дядя Миша. Это, полагал он, дефект врожденный, возможно даже, обусловленный сочетанием генов. Его можно, конечно, отчасти компенсировать упорной тренировкой, но только отчасти. Если не дал бог, то, значит, все-таки не дал, и ничего тут не попишешь.
Но все это, добавлял от себя Сашок, относится и к чувству ритма, и к танцевальным способностям тоже. И вот они, эти самые способности, были Сашку зачем-то дарованы. Неужели лишь для того, чтобы вот здесь и сейчас, в русском ночном клубе Лондона он смог произвести впечатление на роковую красавицу по имени Анастасия, мистическим образом похожую на его собственную жену? В обычной своей жизни блеснуть талантом ему удавалось крайне редко, прежде всего потому, что Анна-Мария танцевала неважно и вообще это занятие не любила. Другое дело Анастасия! Ее гибкое тело извивалось, скользило, переливалось из движения в движение, так что казалось, что это не она танцует под музыку, а музыка подстраивается под каждый ее жест, каждое пленительное сокращение мышц. Мало того, Сашок начал было уже вести с Настей некий, не лишенный эротического подтекста, ритмический диалог и все больше входил в азарт, ощущая, как в груди растет удивительное, почти экстатическое нечто. И он так увлекся, что не заметил, как Настя исчезла!
Вот еще буквально секунду назад он смотрел сквозь сумрак зала, сквозь мерцающие цветные блики в ее магнетические глаза, и между ним и Настей, казалось, дрожала, блистала, сверкала невидимая связующая нить. И вдруг хлоп! — нить порвалась! Сашок как раз совершил некий сложный, только что на ходу сымпровизированный пируэт, всего на какое-то мгновение, казалось бы, потерял партнершу из виду, и вот вам — ее уже нет! Еще несколько секунд Сашок по инерции продолжал двигаться в такт ритму, зажатый со всех сторон колыхающейся толпой, спина к спине с полноватой блондинкой в белых кожаных брюках. Он крутил головой во все стороны, пытаясь понять, куда девалась Настя, но видимость в полумраке была ограниченной. «В туалет, наверно, пошла, вернее, в лавоторию», — подумал Сашок, стараясь заодно определить, какой, собственно, термин употребим в данном контексте. Ведь в Англии правильное использование названия отхожего места является важным признаком социальной полноценности, паролем, отличающим своих от чужих. В серьезной светской компании упаси вас бог сказать «toilet» вместо «lavatory» — за жлоба считать будут. И наоборот — в обществе без претензий «лэвэтори» создаст вам репутацию сноба. Среди нормальной интеллигенции помоложе самый распространенный термин — короткое слово таинственного происхождения — «лу». Но при этом в шутку (если ситуация позволяет на такие темы шутить) можно сказать и «Джон». В окружении попроще сойдет и «джентс» (то есть джентльменское место) или, соответственно, «лейдиз». В мелко-мещанской среде или в общении с обслуживающим персоналом предпочтительнее слово «бафрум» («bathroom») — ванная комната.
Впрочем, здесь, в русском ночном клубе такие тонкости не имели особого значения. Тут можно было сказать и сортир, и клозет, и даже тубза. Не говоря уже о вариациях всех перечисленных английских терминов. Вот разве что пролетарское слово «уборная» могло, пожалуй, вызвать здесь брезгливое хихиканье…
— Вы не заметили, куда девушка пошла, — глуповато улыбаясь, спросил Сашок у женщины в белом. Блондинка только повела в ответ покатым плечом и, всхлипнув «летс дэнс!», схватила его за руки и потянула в свой круг.
