Шарлотта, забыв о сдержанности, сама крепко обняла ее, и у нее тоже защипало в носу. Она совершенно забыла о Кэролайн. Если сейчас ее обнимает Джошуа и они вместе смеются, или плачут, или крепко прильнули друг к другу, это все не имеет ни малейшего значения – во всяком случае, сейчас.
Однако Томас совсем не чувствовал себя счастливым победителем. Тайна убийства на Фэрриерс-лейн была раскрыта, справедливость, исполненная горечи, восстановлена, но это не могло воскресить Аарона Годмена. Ничто не могло отменить его страдание, его смерть. То, что сделал Питт, было слабым утешением для живых. Но любое исправление несправедливости, как бы ни было оно мало и запоздало, стоит того, чтобы за него бороться, даже если это выявляет вину другого человека и губит чью-то репутацию.
Но до этого Томас ожидал, что одновременно разрешатся и загадки смерти Сэмюэла Стаффорда и полицейского Патерсона. Этого не случилось. Питт верил Харримору. А если бы и не поверил, то потребовался всего час, чтобы убедиться в его невиновности. Было точно известно, где он был и чем занимался в обоих случаях. Так что по-прежнему стоял вопрос: кто убил Стаффорда? И почему? И возможно ли, что убил некто, бывший до сих пор вне подозрения? Никто из присутствовавших в театре, по мнению Томаса, не имел для этого ни малейшего повода. Если Стаффорд действительно думал снова рассмотреть дело об убийстве на Фэрриерс-лейн, то все бывшие подозреваемые должны были желать, чтобы он оставался в живых. Никто из них не виноват. Теперь это несомненно.
Инспектор перенесся мыслью к Джунипер Стаффорд и Адольфусу Прайсу. Оба они так явно опасались, что виноват другой… И тогда что же остается? Кто убил?.. Выходит, никто из тех, кого Томас подозревал раньше. Значит, делать нечего, надо снова пройти по тому же кругу – проследить все действия Стаффорда в последний день, в очередной раз поговорить со всеми, кто видел его в тот день, перепроверить все свидетельства – вдруг он сможет вытянуть из них какую-то новую ниточку.
Томас отправился в полицейский участок – надо было сказать Драммонду, что нет никаких оснований подозревать Харримора в смерти Стаффорда или Патерсона. День был суровый, холодный; слабое бледное солнце иногда просвечивало сквозь плывущие облака дыма из бесчисленных труб, камни тротуара стали скользкими от ледяной корки. В морозном воздухе на улицах остывал свежий лошадиный навоз.
Питт не надеялся узнать ничего нового от тех, кто имел отношение к делу об убийстве на Фэрриерс-лейн. В конце концов, смерть Стаффорда, очевидно, никак не связана с тем делом, тут имеет место какое-то совпадение. О’Нилу сейчас выпал тяжкий жребий утешать жену и ее бабушку, а такую трагедию вынести по силам не каждому мужчине, и Питт решил не тревожить его, разве что возникнет крайняя необходимость. Не было у него также и желания видеться с Джошуа Филдингом или Тамар. Они, наверное, сейчас празднуют окончание кошмарной пятилетней борьбы. Ничто не вернет им мертвого брата и друга, но, по крайней мере, его имя спасено от позора и поношения. И хотя Питт никак не был повинен в этом позоре – совсем напротив, он способствовал очищению его памяти, – все же инспектор чувствовал себя в чем-то виноватым. Ведь он тоже представлял закон в их глазах, сам принадлежа к полиции, которая так бездумно и злобно опорочила честь Годмена и его родных.
Глубоко задумавшись, Томас шел по тротуару, едва не натыкаясь на прохожих. Стук колес и копыт, крики кучеров, зеленщиков, мусорщиков сливались в единое море звуков, но он не обращал на них никакого внимания. Скоро продавцы утренних газет возвестят всему Лондону новость об аресте Харримора. Питт думал о том, какой фурор это произведет в городе. Не стоит ли ему самому пойти к Ламберту и заранее оповестить его? Но как об этом сказать? Просто сообщить? Но это прозвучит как похвальба и упрек Ламберту за его трагическую ошибку. А выразить при этом соболезнование или сочувствие будет непростительной снисходительностью. И Ламберт решит, что он, Томас, пришел насладиться своей правотой… Нет. Пусть узнает о присшедшем из газет и будет переживать свое поражение в одиночку. В данном случае одиночество – лучшее лекарство.
Патерсон, бедняга, будет избавлен от позора. Ему уже не придется терпеть общественное осуждение, хотя чего оно стоит по сравнению с ощущением собственной вины?
А что почувствуют все судейские? Например, Телониус Квейд, который все время, пока шел процесс, сомневался в его справедливости, так сомневался, что даже размышлял о возможности объявить судопроизводство в данном случае не соответствующим нормам строгой законности; но в конечном счете его вера в английскую юридическую систему возобладала. В какой мере он почувствует свою ответственность за несправедливый приговор?
А члены Апелляционного суда? Что заставило, например, судью Бутройда искать утешения в одиночестве и алкоголе? Подозрение, что они слишком спешили, что их эмоции мешали трезвому решению? Или так получилось бы в любом случае? Может быть, Бутройд что-то узнал, распознал какую-то фальшь, что-то сомнительное в самом ведении следствия, но не имел мужества заявить об этом? Да, надо быть смелым человеком, чтобы – при тех настроениях, в тех обстоятельствах – заявить перед лицом суда и общества, что они вынесли приговор невиновному и что дело отнюдь не закончено. Но нельзя просто закрыть досье и положить его на полку, объявив, что все это, конечно, трагично, однако приговор справедлив и теперь можно обо всем позабыть; что суд с честью вышел из трудного положения. Тщетной была попытка все позабыть, и никому тот процесс не принес чести.
Первой, с кем встретился Питт, была Джунипер Стаффорд. Она все еще носила траур, но на этот раз платье ее было простым и неинтересным. Оно по-прежнему было сшито из дорогой ткани и имело хороший покрой, но его можно было назвать не более чем модным; оно не носило никакого отпечатка индивидуальности и уже не шелестело заманчиво и таинственно при малейшем движении, а запах духов был только запахом свежести и опрятности. Она выглядела удрученной горем вдовой, и, глядя на ее лицо, Томас ясно понял, как тяжело она переживает утрату, пожалуй, даже поражение. Однако она облачилась в траур не по Сэмюэлу Стаффорду и, возможно, даже не по любви к Адольфусу Прайсу. Питт чувствовал, что дело в ней самой, что умерли ее мечты, ее вера в счастье, что самопознание принесло горькие плоды.
– Доброе утро, инспектор Питт, – сказала она равнодушно. – У вас появились новости? Горничная рассказала мне о сообщении в утренней газете, что вы как будто арестовали другого человека за убийство Кингсли Блейна? Полагаю, что он убил также и Сэмюэла, но газета по какой-то причине не упомянула об этом. Это странное упущение.
Джунипер стояла посреди утренней комнаты. Огонь в камине бросал отблеск на ее щеки, но не мог зажечь пламенем ее глаза или сообщить живость движениям.
– Это упущение было необходимо, миссис Стаффорд, – ответил Томас.
Миссис Стаффорд даже не поинтересовалась, как Харримор, которого она считала повинным в смерти Стаффорда, все это сделал. Наверное, она подумала, что ее муж угрожал Харримору обнародованием его тайны, но, в общем, теперь это как будто ее не слишком волновало.
