– Извините за вторжение, сэр, – искренне извинился Питт, – но я просто голову потерял, иначе не позволил бы себе такую навязчивость.
– Но именно тогда, когда мы теряем голову, у нас и проявляются мужество и воображение, свойственные отчаянию и невозможные в более заурядных обстоятельствах, и это заставляет нас действовать, – немедленно ответил Уайльд. – Но что заставляет вас испытывать столь сильные эмоции, мистер Питт? И что я могу сделать, кроме как выразить сочувствие, которое, что бы оно ни значило для вас, мне ничего не стоит?
– Я расследую убийство судьи Стаффорда.
– Бог мой! – Уайльд скорчил гримасу. – Какой отвратительный вкус, как это невежливо и нелюбезно – убивать человека в его театральной ложе… Ну как нам, бедным драматургам, соперничать с подобными сюжетами? Мистер Питт, я еще и критик, но даже самые мои горькие и ядовитые замечания не заходят так далеко. Я могу написать, что произведение бездарно, но лишь выскажу свои замечания и предоставлю зрителю самому сделать выбор, идти смотреть пьесу или нет. А убийство – это настоящий саботаж, и совершенно непростительный.
Питт знал, что услышит удивительные и необычные вещи; тем не менее взгляд Уайльда на убийство огорчил его и сбил с толку. Известный писатель, по-видимому, был к этому равнодушен, однако, вглядевшись в его длинное лицо с приспущенными веками и полногубым ртом, Томас не увидел в них признаков жестокости натуры; он проявлял скорее неведение, чем равнодушие.
– Кажется, вы были в курительной комнате во время первого антракта? – осведомился Питт.
– Определенно. Очень приятное место. Столько претензий, способов мышления и образов поведения; все хотят показаться теми, кем желают быть, а не теми, кем являются. Вы любите наблюдать за людьми, инспектор?
– Это входит в мои обязанности, – ответил Питт, слегка улыбнувшись.
– И в мои, – быстро согласился Уайльд. – Но, разумеется, по другим причинам. Что из моих наблюдений могло бы вас заинтересовать? Нет, я не видел, кто плеснул яд во фляжку этого несчастного. – Глаза его открылись шире. – Но, понимаете, я ведь читаю газеты, а не только критические статьи, хотя искусство гораздо интереснее, чем жизнь. В преступлении так редко наблюдается хоть малейший элемент чего-то смешного, вы не находите? Я имею в виду настоящее преступление. Ненавижу все обыкновенное и вульгарное. Если кто-то собирается сделать что-то безвкусное, ему надо делать это, по крайней мере, с блеском.
– Но вы видели судью?
– Да, видел, – подтвердил Уайльд, неотрывно глядя на Питта. Очевидно, тот казался ему человеком интересным и приятным; и, несмотря на то что писатель все время позировал, Питту он тоже понравился.
– Вы видели, как он пил из фляжки?
– Вы знаете, это смешно, но нет. Однако я видел, как он вручил фляжку мистеру Ричарду Гибсону. Я узнал судью в лицо, только разглядев фотографию в некрологе, но с Гибсоном встречался и прежде. Стаффорд вынул фляжку из кармана и подал Гибсону, который поблагодарил и сделал добрый глоток, а затем вернул. – Уайльд удивленно поднял брови и с любопытством взглянул на Питта. – Полагаю, это означает, что кто-то отравил содержимое фляжки после того эпизода? Не завидую вам. Не знал, что опиум может убить так быстро. Но уверяю, все было именно так, как я вам рассказал. – Он немного откинулся назад и сосредоточился на воспоминаниях. – Мысленно я вижу все очень ясно. Вот Стаффорд подает фляжку Гибсону, тот делает глоток и снова вручает ее владельцу. Сам Стаффорд из фляжки тогда не пил. Он в это время курил большую сигару. Тут прозвенел звонок ко второму акту; Стаффорд вынул сигару изо рта, вытряхнул уголек и сунул ее в карман пиджака. – Он нахмурился.
– Вы хотите сказать, что он положил ее в портсигар?
– Да нет, не хочу. Именно в карман. Отвратительная привычка. Очень неприятная. Но он не пил из фляжки, это я утверждаю определенно. И Гибсон по сей день жив и отменно здоров. Я видел его позавчера. Примечательное обстоятельство. Как бы вы это объяснили?
Питт задумался над тем же самым. В мозгу у него крутились обрывки мыслей.
– А вы вполне во всем этом уверены?
– Ну разумеется, – удивленно вскинул брови Уайльд. – Зачем бы мне это выдумывать? Интересно только то, что верно.
Томас встал. Уайльд глядел на него с живым интересом.
– А вы сейчас о чем-то подумали. Я вижу это по вашим глазам. О чем? А, я дал вам необходимый ключ к разгадке тайны! Вам теперь все открылось – вы поняли, что за человек убийца, и, что не так интересно, но, очевидно, важнее, вы теперь знаете его в лицо.
– Возможно, – невольно улыбнулся Питт. – Я определенно понимаю теперь, что послужило орудием убийства.
– Опиум во фляжке с виски.
– А может быть, и нет. Благодарю вас, мистер Уайльд. Вы очень, очень помогли мне. А сейчас, извините, мне надо приняться за одно в высшей степени неприятное дело.
– Мне теперь придется изучать газеты, чтобы узнать все подробности? – жалобно спросил Уайльд.
– Да, извините. Всего хорошего, сэр.
– Нет. Всего интересного, удручающего, неожиданного, иногда возбуждающего, – ответил Уайльд, – но не хорошего. Это слово такое рабское и расхожее. Неужели у вас совсем нет воображения, старина?
Томас снова улыбнулся с порога.
– Оно занято другими проблемами.
Уайльд очень любезно выпроводил его взмахом руки и снова занялся работой.
Питт взял кеб и сразу же поехал в дом Стаффорда, где попросил возможности увидеться с миссис Стаффорд.
– Я ожидала, что вы приедете снова, – заметила она колко, – но, признаюсь, не ожидала, что так скоро. Я понимаю, что вы находитесь в недоумении, но я уже сообщила вам все, что могла. Больше я, право, ничем не в состоянии помочь.
– Нет, можете, миссис Стаффорд, – торопливо ответил Томас. – Могу ли я снова поговорить с камердинером мистера Стаффорда? Мне нужно знать, что он сделал с его одеждой.
Ее лицо осунулось.
– Разумеется, вы можете увидеться с камердинером. Одежда моего мужа все еще находится в доме. У меня не хватило решимости расстаться с ней. Пока. Конечно, рано или поздно придется, но я еще не в состоянии с этим справиться. – Она позвонила, глядя на Питта. – Можно спросить, что вы надеетесь узнать таким образом?
– Я предпочел бы об этом умолчать, пока не буду в полной уверенности. Сначала я хотел бы переговорить с камердинером.
– Как вам угодно.
В тоне ее голоса и в лице не выражалось особенного интереса. Вся энергия жизни, что прежде била в ней ключом, теперь, казалось, совсем иссякла. Джунипер желала только одного: поскорее со всем покончить, и подробности теперь не имели значения. Когда вошел дворецкий, она попросила провести Питта в гардеробную хозяина, а камердинеру – ответить на все вопросы.
Камердинер вошел, несколько запыхавшись, и озадаченно уставился на Питта. Это был черноволосый, очень полный и некрасивый мужчина. Он не скрывал своего удивления, что снова понадобился полиции.
