– Но у него ведь не было таких дружеских отношений с судьей Стаффордом?
– Нет, не думаю. У меня такое впечатление, что их отношения осложнились потому, что судья Стаффорд на чем-то настаивал, а Грэнвилл больше не хотел это обсуждать.
– Это связано с Аароном Годменом?
Клио нахмурилась.
– Не уверена. Мне известно, что Грэнвилл был расстроен тем делом и не желал никогда больше говорить о нем. Судебный процесс был справедлив – в рамках законности, – однако некорректно проведен, и это послужило для него источником большого огорчения.
– Но ведь его проводил судья Квейд? – удивилась Шарлотта.
Клио быстро покачала головой.
– О нет, он огорчался совсем не поэтому. Ему не нравилось, как ведет себя полиция, хотя в этом я не вполне уверена. Этого он со мной обсуждать не хотел, что очень естественно. Я знала Аарона и очень сочувствовала ему. Он был очень милый, обаятельный человек.
– Действительно? О нем мало что говорят, лично о нем. Только о самом деле. Расскажите о Годмене.
Клио заговорила еще тише, чтобы находившаяся в нескольких шагах от них Тамар не могла бы услышать.
– Он был на два года младше сестры, ему исполнилось двадцать восемь пять лет назад, когда он умер. – На лице ее отразилась странная смесь нежности и боли. – Аарон был худощав, как она, но совсем не такой темноволосый и, конечно, гораздо выше. Он скорее походил на Джошуа, и они иногда использовали это на сцене. У него было замечательное чувство юмора. Он любил играть роли самых ужасных злодеев и часто заставлял публику вскрикивать от страха. – Клио улыбнулась, но затем глаза ее внезапно наполнились слезами, и она громко всхлипнула носом, на минуту отвернувшись.
– Извините, – тихо сказала Шарлотта, – пожалуйста, не продолжайте, если это так больно. Неумно с моей стороны расспрашивать вас. И нам, собственно, нужно побольше узнать о Девлине О’Ниле.
Клио шмыгнула носом.
– Да. Это моя вина, – сказала она, рассердившись на себя. – Я думала, что лучше владею своими чувствами… Пожалуйста, извините. Да, разумеется. Я устрою вам встречу с Кэтлин О’Нил. – Она выудила из кармана носовой платок. – И я знаю, как все сделать. Она очень любит романтическую музыку, а послезавтра у леди Бленкиншоп на Итон-сквер будет музыкальный вечер. Я хорошо знакома с пианистом, он пригласит нас. Вы сможете прийти?
Шарлотта хотела было спросить, будет ли подобное уместно с точки зрения приличий, а потом решила, что ей это совершенно безразлично.
– Разумеется, – твердо ответила она. – Я с удовольствием послушаю музыку, но только скажите, кем мне назваться. Я не могу выступать под собственным именем, потому что, узнав, что я жена полицейского, они мне ничего не расскажут. И даже могут попросить уйти.
– Конечно, – весело согласилась Клио. – Лучше вам стать кузиной, приехавшей в гости, скажем, из Бата.
– Но я совсем не знаю Бат и буду выглядеть нелепо, если заведу разговор с кем-нибудь из тех, кто посещает этот курорт. Пусть лучше будет Брайтон. Я там, по крайней мере, была.
– Как вам угодно, – Клио улыбнулась и засунула платок в карман. – Значит, уговорились? Если вы заедете за мной, мы сможем прибыть туда вместе. Я скажу, что вас интересует сцена. Вы умеете петь?
– Нет. Совсем не умею.
– Ну, играть-то вы, конечно, сможете! По крайней мере, ваша мама так говорит. Недавно она рассказала Джошуа о некоторых ваших приключениях, а он – нам. Нам всем было очень интересно, и мы, конечно, остались впечатлены.
– О господи, – отшатнулась Шарлотта. Она знала, что Кэролайн не всегда одобрительно относилась к ее участию в делах, которыми занимался Питт. Как же изменилась мама – по крайней мере, на первый взгляд, – если теперь развлекает своих новых друзей рассказами о ней… Как она отвергает себя прежнюю, чтобы доставить удовольствие другим… Однако думать об этом очень неприятно, и Шарлотта решительно отбросила такие мысли. Для них сейчас не время.
– Я считаю ваши приключения очень волнующими, – продолжала с энтузиазмом Клио. – В них гораздо больше драматизма, чем в том, что мы играем на сцене, потому что это сама жизнь. Помните, что вам надо одеться не слишком модно, хорошо? Вы же провинциальная кузина.
– Разумеется, – абсолютно невозмутимо ответила Шарлотта. Интересно, сколько, по мнению Клио, зарабатывают полицейские, чтобы их жены могли одеваться по последней моде?
Не имея под рукой Эмили, чтобы занять у нее вечерний туалет, и не смея просить об одолжении Веспасию – эту возможность она оставляла на тот крайний случай, если ее пригласят на большой прием или бал, – Шарлотта осведомилась у матери, не сможет ли та уделить ей что-нибудь из собственного гардероба – какое-нибудь прошлогоднее или даже позапрошлогоднее платье. Ее просьба была охотно удовлетворена, хотя и с заметным разочарованием, потому что самой Кэролайн идти туда было нельзя – будет подозрительно, если они все втроем явятся на вечер, и Кэтлин О’Нил вряд ли поверит, что это случайное совпадение, а встреча должна показаться ей именно случайной. Однако Шарлотта не отвергла предложение Кэролайн взять ее экипаж, чтобы потом ее отвезли домой в Блумсбери.
Поэтому в назначенный вечер она оставила Питту на кухонном столе такую записку:
Дорогой Томас!
Меня, вместе с маминой приятельницей, пригласили на суаре, и я еду, потому что немного беспокоюсь на ее счет. Она очень привязалась к людям, которых я совсем не знаю, а музыкальный вечер даст мне прекрасную возможность получше с ними познакомиться. Я приеду не поздно, это всего час-два музыки.
Твой обед в духовке – тушеная баранина с картошкой и большим количеством лука.
Я тебя люблю, Шарлотта
Сначала она отправилась в Пимлико за Клио Фарбер. Они приехали на Итон-сквер, и, нервно посмеиваясь, взошли по ступеням широкой лестницы к импозантным дверям. По обе ее стороны возвышались ливрейные лакеи. Они спросили их имена.
Клио взяла ответ на себя и сообщила, что она приятельница пианиста, который будет сегодня играть перед гостями, и что ее сопровождает кузина. Лакей немного поколебался, взглянул на своего ливрейного собрата, но затем снисходительно кивнул и позволил им войти.
Холл, выложенный черно-белыми, словно шахматная доска, мраморными плитами, был очень величествен. В нише, около подножия лестницы, стояла античная статуя. Лестница поднималась к широкой площадке с балюстрадой, ограждавшей галлерею, уже заполненную очень элегантно одетой публикой. Женщины были в платьях с блестящей вышивкой, многие с обнаженными плечами, блиставшими белизной в свете канделябров.
– Вы не сказали, что будет такой большой и официальный прием, – прошептала Шарлотта Клио. Она уже почувствовала себя не только провинциальной кузиной, но к тому же еще и очень бедной, прямо из сельской глуши. Надевая свой туалет, Шарлотта думала, что он очень красивый и идет ей, но теперь ощущала не только его позапрошлогоднюю давность – платье показалось Шарлотте невыразительным и постным. Темно-золотистый оттенок был слишком старомоден, и она, наверное, кажется в нем пятидесятилетней.
