Шарлотта бросила на него яростный взгляд. Слезы щипали ей глаза.
– Тогда тебе лучше поскорее узнать, не он ли убил Кингсли Блейна… Но если это не он, тогда кто?
– Не знаю, но думаю, что Девлин О’Нил.
Царапая пол, Шарлотта резко отодвинула стул и встала.
– Тогда я собираюсь узнать об этом все, что можно. – Она часто задышала. – И не смей мне говорить, что я не должна этого делать. Я буду очень осторожна. Ни у кого не возникнет ни малейшего подозрения, почему меня все это интересует или что сама я подозреваю кого-то не то что в преступном, а даже просто в аморальном поступке.
Прежде чем муж успел возразить, она быстро вышла из кухни, взбежала вверх по лестнице и стала придирчиво осматривать свой гардероб в поисках платья, подходящего для визитов к Кэролайн, Клио Фарбер, Кэтлин О’Нил или к кому угодно, кто мог бы помочь в разгадке тайны Фэрриерс-лейн.
На самом деле Шарлотте ничего не удалось предпринять в последующие два дня, и все устроилось лишь с помощью Клио Фарбер, да и то с большим трудом. Это был небольшой заговор. Клио пригласила Кэтлин О’Нил в Британский музей – место, которое так любила посещать и Ада Харримор. Такие посещения давали ей возможность медленно расхаживать по залам – а ее здоровье было еще превосходным, – болтать, сплетничать, оглядывать с ног до головы других дам, в то же время чувствуя, что она просвещает свой ум без всяких обязательств перед людьми, которых нужно в свою очередь приглашать к себе. Можно также одеваться по своему усмотрению, приходить когда заблагорассудится и уйти, когда вдосталь насмотришься. Другими словами, посещение музея прекрасно соответствовало всем сложным и тонким правилам и ограничениям общественных условностей и этикета.
Клио сообщила Шарлотте, что все устроено, и та «совершенно случайно», точно без четверти три пополудни, наткнулась на Аду и Кэтлин в Египетском зале, явно обрадованная и удивленная. Она хотела сначала пригласить с собой Кэролайн, но передумала, так как сомневалась в своей способности скрыть от матери, что Аарон Годмен неповинен в убийстве Кингсли Блейна, и вытекающее отсюда опасение, что убийцей мог быть Джошуа. Что касается Девлина О’Нила, то это совсем другое. Шарлотте нравилась Кэтлин, и она будет огорчена, если окажется, что ее муж виноват в убийстве, однако с этим огорчением ее искусство притворяться справится вполне.
– Как чудесно увидеть вас снова! – воскликнула Шарлотта, удивляясь ровно настолько, чтобы удивление не показалось чрезмерным. – Добрый день, миссис Харримор. Надеюсь, вы чувствуете себя хорошо?
На Аде Харримор был темно-коричневый туалет с соболиной отделкой и шляпа, которая считалась в высшей степени элегантной два сезона назад и с тех пор была переделана так, чтобы замаскировать ее двухлетнюю давность.
– Не люблю зиму, но чувствую себя вполне хорошо, благодарю вас, – ответила Ада с видимой благосклонностью. – А вы, мисс Питт?
– Очень хорошо. Благодарю. Я согласна, что холод может доставлять массу неприятностей, но, знаете, не думаю, что мне хотелось бы жить в таком жарком климате, как в Египте. – И очень сосредоточенно стала разглядывать предметы искусства, выставленные в витрине перед ними: медные орудия труда, глиняные сосуды, прекрасные черепаховые ожерелья с ляпис-лазурью. Ее особенное внимание привлек маленький стеклянный кувшин. – Такие вещи заставляют задуматься над тем, как жили люди, которые могли создавать их и использовать в быту! – воскликнула она с энтузиазмом. – Как вы думаете, они очень отличались от нас или их чувства были, в сущности, те же?
– Совершенно другие, – решительно заявила Ада. – Они же были египтяне, а мы – англичане.
– Да, национальность влияет на обычаи, одежду, дома, пищу. Но неужели вы думаете, что это меняет образ чувств и кодекс ценностей различных людей? – спросила Шарлотта с наивозможной для себя вежливостью. Вопрос был задан беспечно и наивно, и ее удивили и страстность, и быстрота, с которыми Ада отреагировала на него. Шарлотту даже обеспокоило нечто, промелькнувшее по лицу старой леди. Это была не только излишняя и не желающая никаких перемен категоричность; выражение ее лица было сродни страху, как будто в самой чужеродности давно умерших людей заключалось нечто опасное.
Ада взглянула на предметы, выставленные в витрине, потом на Шарлотту.
– Извините меня за то, что я сейчас скажу, мисс Питт, но вы еще очень молоды, а следовательно, наивны и, смею сказать, не очень хорошо знакомы с представителями других рас. Даже если они родились в Англии и выросли среди нас, они все равно от нас отличаются. Кровь скажется обязательно. Можно сколь долго и усердно учить и воспитывать ребенка, но в конце концов его наследственность все равно даст себя знать.
Мимо них прошли две дамы, разодетые по последней моде. Они благосклонно кивнули и продолжили торжественное шествие.
Ада напряженно улыбнулась.
– Так как же можно ожидать, что те, кто рожден в другой стране и вырос в совершенно другой вере, могут иметь с нами что-нибудь общее, кроме манер, да и то в самом поверхностном смысле слова? Нет, дорогая моя мисс Питт, не думаю, чтобы они чувствовали так же, как мы, – во всяком случае, что касается духовных или моральных ценностей. Да и как это может быть?
Шарлотте хотелось ответить, но она поняла, что ответ ее прозвучит банально, а может быть, и грубо.
– Они поклонялись страшным богам с головами животных, – горячо продолжала Ада, – и пытались сохранять трупы своих мертвецов! Господи помилуй! Нам может быть очень любопытно изучать их образ жизни в целях просвещения и знакомства с прошлым, это так, – но прежде всего для понимания того, насколько высока наша собственная культура. И думать, будто у нас есть с ними нечто общее, – нет, это самая настоящая глупость.
Шарлотта порылась в поблекших воспоминаниях, почерпнутых из школьных учебников.
– Разве у них не было фараона, который исповедовал единобожие?
Ада вскинула брови.
– Понятия не имею. Но ведь это был не наш бог. Фараон хотел убить Моисея и весь его народ! И это, бесспорно, очень скверно. Никто из веривших в Бога истинного не стал бы делать ничего подобного.
– Но люди делают иногда ужасные вещи со своими врагами, особенно когда боятся их.
Лицо Ады омрачилось, в глазах ее на секунду появилось ледяное выражение, однако усилием воли она вернула благосклонный взгляд.
– Да, это совершенно верно, но в моменты панического страха мы проявляем самые глубинные наши чувства и понимаем, что эти иностранцы ведут себя совсем не так, как мы, потому что по натуре своей они совершенно другие люди. Я не хочу сказать, конечно, что они не способны – по крайней мере, некоторые из них – создавать прекраснейшие вещи и не знают много такого, что может быть нам полезно.
У соседней витрины стояла гувернантка в простом коричневом платье, а ее двенадцатилетняя подопечная хихикала над бюстом давным-давно умершей царицы.
– Особенно это относится к древним грекам, – продолжала Ада громче. – У них есть образцы совершенной, чудесной архитектуры. И, разумеется, они обладали великолепным чувством меры и самодисциплины. Муж моей внучки, мистер О’Нил, с которым вы знакомы, побывал в Афинах. Он говорил, что у него не хватает слов, чтобы по достоинству описать Парфенон. Он считает, что греческое искусство очень возвышает дух. Но он также восхищается сочинениями лорда Байрона, хотя, на мой взгляд, они несколько сомнительны. Я отдаю гораздо большее предпочтение нашему дорогому лорду Теннисону. С ним всегда чувствуешь себя спокойно и уверенно.
