Внезапность Феликсу должен был обеспечить ключ, которым он и открыл дверь. Лексус и Гончий собирались пить пиво с раками. По этому месту они сейчас и получат…
Но на кухне Феликс никого не обнаружил. Зато из спальни доносились какие-то подозрительные звуки. Что, если пацаны окрасили свою дружбу в голубые тона?
Феликс ногой ударил в дверь, ожидая застать за ней Содом и Гоморру, но увидел только лежащего на полу Гончего. Пацан лежал на полу, связанный по рукам и ногам, а рот был заклеен прозрачной лентой. Шишка на лбу. Гончий восторженно распахнул глаза, глядя на Феликса. Он видел в нем спасение, но что-то мешало ему радоваться в полной мере. Какая-то червоточина у него во взгляде, как будто он сильно накосячил и должен в том признаться. Должен, но боится.
Гончий не подавал ему знаки, не предупреждал об опасности, но Феликс не стал его развязывать. Он заглянул в гостиную и увидел там Лексуса. Этот задергался, выражая свою радость, но и в его глазах Феликс уловил чувство вины. Но, может, все это ему мерещится? Ситуация у него такая — и Злой перед ним виноват, и Юля накосячила. Да и сюда он пришел, потому что винил своих пацанов в предательстве.
Феликс наклонился над Лексусом, сорвал полоску скотча с его рта. Тот поморщился от боли, но ликующую радость в глазах сохранил.
— Спасибо тебе, братан!
— Тамбовский козел тебе братан! — выплеснул на него Феликс.
— Эй, ты чего? — затрясся Лексус.
— А ты чего?
— Это не я! Это Гончий!
— Что, Гончий?
— Ну, я тоже… — вздохнул Лексус.
— Что ты тоже?
— Он порох в пупок сыпал… Это так больно. Ну, если поджечь…
— Поджигал?
Феликс не знал, кто замесил и связал его пацанов, но, видимо, об этом человеке речь и шла. Надо было делать вид, что ему известно, на кого жалуется Лексус.
— Нет. Но сказал, что подожжет…
— И ты ему все рассказал.
— И Гончий тоже…
— Что ты на Гончего стрелки переводишь? Ты за себя отвечай!
— Ну, я же знал, что ты завалишь этого козла. Ты же завалил его, да?
— А я должен был его завалить?
— Ну, Степа же к тебе пошел…
— Степа?
— Ну да, Варькин брат.
Феликс досадливо усмехнулся. Мало ему печалей, так еще и геморрой прорезался. А ведь он не исключал, что Степа объявит ему войну из-за своей сестры. Не исключал, но все-таки надеялся избежать этой проблемы. Что ж, он примет и этот вызов. И с бакланом этим рассчитается, и Варваре мозги вправит — возможно, через выстрел в голову.
— И где он?
— Так это, к тебе пошел.
— А как он адрес узнал?
Лексус громко вздохнул. Именно про то и рассказывал, как Степа выпытывал адрес. И он своего бригадира сдал, и Гончий.
— Молитвы какие-нибудь знаешь? — стараясь сдерживать злость, спросил Феликс.
Он должен был взять себя в руки. Злость — это признак слабости, по-настоящему сильный человек должен подавлять противника холодным презрением и тяжелым осуждающим взглядом.
— Молитвы? Зачем? — скривился от жалости к себе Лексус.
Он понял все с полуслова. Да, смертный приговор — это, как минимум, страшно.
— Почитай что-нибудь, — с приговором во взгляде спокойно сказал Феликс. — Я сейчас подойду, причащу тебя. И глаза тебе закрою… А как ты думал?
Он отправился в спальню, закрыл за собой дверь, расклеил Гончему рот. И посмотрел на него с укором и непониманием.
— Зачем ты меня сдал?
— Я не хотел… — Гончий крепко зажмурился, как будто для того, чтобы сдержать слезы.
— Но ведь сдал.
— Прости!
— Ну, в принципе, Злой — наш босс, ему «стучать» не западло, — вроде как мудро рассудил Феликс.
— Злой?! При чем здесь Злой? — удивленно посмотрел на него Гончий.
— Как это «при чем»? Ты сказал ему, что я с бабой у вас на хате пропадал. А когда я отбой вам дал, ты ему позвонил, сказал, что я домой еду.
— Я ему позвонил?
— А разве нет? Ты же меня сдал, ты сам в этом признался.
— Злому сдал?
— А кому?
— Ну, Степа здесь был.
— Так ты еще и ему меня сдал?
— Почему «и ему»? — с упором на соединительный союз спросил Гончий.
— Потому что сначала ты Злому меня сдал, а потом Степе.
— Я не сдавал тебя Злому!
— Ты думаешь, я тебе поверю? Нет, не поверю. Потому что логики не вижу. Свою логику вижу, а твою нет. Вот сам посуди, как ты мог устоять перед Злым, если сдался Степе? Если тебя какой-то поц сломал, то для Злого это как два пальца об асфальт.
— Так Злой меня не ломал.
— Что, не подъезжал к тебе, не предлагал «стучать»?
— Нет. — Гончий смотрел Феликсу в глаза прямо, всем своим видом показывая, что не врет он.
— И ты не «стучал»?
— Нет, мамой клянусь!
— А как тогда Злой узнал, что я с Варькой здесь зависал?
— Не знаю. Я никому не говорил.
— А сам где зависал?
— Ну, ты же знаешь, что у Веника…
— Может, он стуканул?
— Я не знаю, а наговаривать не буду.
— Может, Лексус?
— Не видел, не слышал…
— Ну, хорошо.
Феликс вернулся к Лексусу, закрыв за собой дверь, сел в кресло, достал сигарету, закурил. Пистолет положил на столик. Дескать, сейчас перекурит и приступит к исполнению приговора.
— Братан, прости! Бес попутал!
— И тебя бес попутал, и Гончего, — с упреком в голосе задумчиво проговорил Феликс. — Но ты первый меня сдал. Поэтому я дал Гончему шанс. Он должен был тебя пристрелить, но отказался. Друг ты ему, говорит. Что ж, его шанс перешел к тебе. Казнишь Гончего, и я отпущу тебе все грехи. Живым отсюда уйдешь, обещаю.
— Казнить Гончего?! — потрясенно посмотрел на него Лексус.
— А что, слабо?
— Ну, он мой друг… Я не могу…
— Не друг он тебе! Он Злому на меня «стучал», как он может быть тебе другом?
— Это не он…
— Не он?
— Ну, не знаю… — спохватился Лексус. — А если не знаю, то не могу его кончить…
— Точно?
— Не могу!
— Молитвы все прочел?
— Э-э… Не надо, брат!
— Надо, Леша, надо…
Феликс передернул затвор и приставил ствол к его лбу. И курок взвел для большего устрашения.
