— Откуда у вас оружие?
— Нашел.
— Портфель?
— Нашел.
— Мы видели, как вам вручили портфель.
— Вы ошибаетесь.
Он говорил совершенно равнодушным тоном.
Его не стали закрывать в камеру и оформлять по закону. Для таких клиентов у нас есть база в Медведково, которую мы называем площадка номер один. Там уютные камеры и все доступные средства для допроса.
— Все врет, — покачал головой Куратор. — Людей с такими паспортными данными нет.
— Как он объясняет эту нестыковку? — спросил я.
— Утверждает, что говорит истинную правду.
— Фармацевтика?
— Под препаратами как заведенный повторяет то же самое.
— И что это значит?
— Кто-то поставил гипноблок в его сознание.
— «Правдолюбы», — покачал я головой, меня все это откровенно пугало. — Старые добрые звиздюли не пробовали?
— Бесполезно. Порог чувствительности другой. Он просто не чувствует боль.
— Ядрена-матрена, что же это такое? Кто мог так обработать человека?
А в глубине монитора дознаватель продолжал отрабатывать задержанного:
— Для какой цели вам нужен был яд?
— Я ничего не знаю, — отвечал сектант. — Я нашел портфель…
В ампулах был «голубой иней» — экспериментальный яд, вызывающий паралич нервной системы и смерть в течение минуты.
Наружка сумела удержаться за человеком, который принес нашим клиентам портфель с ампулами, — им оказался ранее судимый Шамиль Камаев. Мы быстро обустроили его в одной из камер площадки номер один. И он моментально потек. Признался, что был посредником в торговле отравляющими веществами. Вышли «правдолюбы» на него через третьих лиц.
Мы узнали от Камаева интересные схемы подпольной торговли запрещенными химикатами и ядами. Информация была серьезной и нуждалась в отработке. Но это была совершенно другая тема. Общался Камаев только с толстяком. И ничего про покупателей не знал…
Дознаватель, ведущий допрос толстяка, наконец не выдержал:
— Слушай меня внимательно, господин Никто. Тебя пока гладят по шерстке. И задают вежливые вопросы. Но так не будет продолжаться вечно.
— Я требую адвоката, — совершенно равнодушно произнес задержанный.
— Могу предоставить только палача… Пойми, ты все равно нам все расскажешь. Даже то, что сам не помнишь. Но решай — сделать это добровольно и остаться целым. Или сделать то же самое, только с раздробленными костями, раздавленной мошонкой и в наркоте по самые уши. Выбирай, сучонок.
— Мое тело — делайте с ним, что хотите, — неожиданно в голосе задержанного появились живые нотки. — Но душу мою вам не получить.
— Ты не представляешь, как разжижают мозги психотропные препараты.
— Дума моя принадлежит Всевышнему. И вашей власти над ней нет, — отрубил допрашиваемый.
— И все-таки подумай. Мы еще вернемся к этому разговору.
Куратор выключил видеозапись.
— Голем, — сказал я. — Человек из глины.
— Ничего, — произнес с угрозой Куратор. — Мы его сломаем. Сейчас специалисты изучают его психику и линии возможного надлома. Только время поджимает. Сколько его у нас осталось?
— Времени, чувствую, мало, — сказал я. — Этот чертов яд…
Изъятого нами «голубого инея» не так много, чтобы отравить всю Москву. Но на несколько тысяч душ хватит.
Получается, «правдолюбы» готовят масштабную диверсию. И мы не знаем — где и когда. А на пути к знанию стоит толстая черепушка этого негодяя. Как узнать, что скрыто в этой голове? Как вскрыть эту кладезь жизненно необходимой нам информации?
— Он все расскажет, — будто сам себя убеждая, произнес Куратор. — И очень скоро.
Его бы устами да мед пить…
Наши камеры на базе — это вам не обычный полицейский изолятор и даже не спецтюрьма в Лефортово. У нас нет надзирающих прокуроров и инструкций. Нет прав человека — всего лишь голая целесообразность.
От фанатиков можно ждать чего угодно — что они порежут вены, разобьют голову о стену. А голова эта была нам пока нужна. Поэтому задержанный, учитывая некоторые особенности его психики, был спеленут по рукам и ногам. И не имел возможности напасть на кого-либо или причинить себе ощутимый вред.
Казалось, он не может сделать ничего.
Но он сделал.
Я уже собрался отбыть с конспиративной квартиры, как у Куратора зазвонил телефон.
Лицо моего руководителя вытянулось.
— Какого черта? — крикнул он. — Как допустили?! Готовьтесь к разбору полетов!
Кинув на стол телефон, он воскликнул:
— Только что задержанный откусил себе язык. И умер от кровопотери и болевого шока.
— Японцы называют такой способ самоубийства верхним харакири, — вспомнил я.
— Вот не привыкли мы играть так, — покачал головой Куратор.
— «Правдолюбы» начисто лишены инстинкта самосохранения.
— Зато охотничьи инстинкты у них переразвиты…
Глава 21. Сетевой рэкет
Робин позвонил мне через четыре дня после самоубийства задержанного боевика.
— Я нашел человека, — послышался в наушнике гарнитуры сотового телефона его голос. — У него есть информация по «правдорубам».
Робин живет под маской мелкого бизнесмена, имеющего свой небольшой гешефт с хозяйственной деятельности вокруг Министерства обороны. Узкие круги знают его как удачливого подпольного торговца оружием, который может достать все за вполне приемлемую цену. Круг общения в мире криминала у него очень широкий. Равно как и среди тех, кто соприкасается каким-то образом с криминалитетом — службы безопасности разных контор, частные сыщики, коррумпированные до полной потери человеческого облика чиновники и военные. А так как все они считают его за своего, то он порой узнает много интересного.
— Что за информация? — заинтересовался я, поворачивая руль и притираясь между маршруткой и трамваем — как раз пробирался через запруженный машинами центр.
— Никакой особой конкретики, чтобы кого-то брать и хватать. Но кое-какие моменты проясняет. Человек согласен встретиться.
— Что за человек?
— Начальник службы безопасности «Гигант-инвеста». У нас по железу общие интересы были. Будешь с ним встречаться?
— Это не подстава?
— Человек надежный.
Два варианта — или заставить Робина снять всю информацию. Но это не очень хорошо. С человеком мне нужно говорить самому, чтобы на месте определиться. Никто лучше меня не может оценить перспективу — у меня чутье, а Робин сам не справится. Но это означает светить свое лицо неизвестно перед кем, что для «перевертыша» очень нехорошо.
