— Что ты, Фрэнк, они такие забавные!
— Конечно, — скривился он, — милые и забавные. Жизнь вообще забавна, когда так мало денег в банке и еще меньше уверенности в завтрашнем дне.
— Они же не едят деньги, — засмеялся я, — только немножко каши и молока.
— Они питаются деньгами, — убежденно заявил Фрэнк, — так же как жены, дома, мебель и чертовы занавески. Все они жрут деньги.
— Старик, ты рассуждаешь как старый холостяк.
— Старый муж, — фыркнул Фрэнк. — Ты даже не представляешь, старина, как бы мне хотелось остаться холостяком. Чертовски хорошее было время.
— Неплохое, — согласился я, — но я бы выбрал то, что имею сейчас.
— А я нет. — Фрэнк задумчиво вертел в руке стакан. — Даже когда она была нормальной, ее приходилось всякий раз просить, а уж сейчас у нее в запасе чертова уйма причин, чтобы не пустить меня в свою постель. Кажется, я рассмеялся.
— Так вот что тебя тревожит! — В тот момент все мои телепатические способности куда-то подевались и я был просто удивлен.
— У нее сексуальности не больше, чем у бабочки, — упрямо продолжал Фрэнк, — даже когда она нормальная, а уж сейчас...
— Фрэнк, — сказал я, — уверяю тебя, беременность не является ненормальным состоянием.
— Черта с два, — немедленно отреагировал Фрэнк, ухмыляясь, — телом-то пользоваться нельзя. Ну ничего, я своего не упущу. Есть у меня одно маленькое рыжеволосое дельце на заводе.
Честно сказать, я удивился.
— Старушка Лиззи в курсе дела, она все знает, — хмыкнул Фрэнк, — а чего еще она могла ждать? Мужчина без этого не может. Ему это необходимо. А мне это нужно даже больше, чем другим.
Он еще долго рассказывал мне о своем «дельце». Я узнал, что у нее ярко-рыжие волосы, миниатюрная фигурка, потрясающая грудь, она носит облегающие свитера и умопомрачительные слаксы. Она ежедневно приносит в бухгалтерию бумаги и забирает их оттуда.
— Кажется, я не наелся за ужином, — вдруг ни с того ни с сего заметил Фрэнк, растерянно моргая.
Глава 8
— Я не переношу его! — воскликнула Энн, когда мы уже собирались ложиться спать. — Он отвратителен! Он доведет бедную Лиз до нервного срыва!
Я стянул второй носок и аккуратно положил его в туфлю.
— Ты, пожалуй, права.
— Она просто очень хочет ребенка. — Голос Энн дрожал от возмущения. — А с его слов можно подумать, что она желает луну с неба! Она ничего у него не просит, понимаешь, вообще ничего! Он ей ничем не помогает, живет в свое удовольствие. Он попрекает ее каждым потраченным центом, хотя она очень экономная хозяйка. Он без конца орет и оскорбляет ее. Представь, он даже бьет ее! Я своими глазами видела синяки! А она молчит. Она хочет ребенка. После семи лет замужества это ее единственное желание. А он...
— Может быть, она сама виновата? — заметил я. — Слишком много ему позволяет?
— А что она может сделать? — Энн расположилась перед зеркалом и взяла в руки расческу.
— Пусть оставит его.
— И куда она пойдет? — Энн начала злыми, резкими движениями расчесывать волосы. — У нее никого на свете не осталось. Ее родители умерли девять лет назад. Если мы с тобой когда-нибудь расстанемся, я смогу вернуться домой к маме с папой, по крайней мере на какое-то время. А ей некуда идти. Ее дом здесь, а эта свинья превращает его в ад.
— Понятно, — вздохнул я и лег в постель. — Интересно, она действительно знает, что он завел интрижку на заводе с...
Еще не высказав эту мысль до конца, я уже знал, каким будет ответ.
— Что он сделал? — очень медленно переспросила Энн.
Несколько секунд мы молча глядели друг на друга.
— Вот это здорово, — наконец выдохнула Энн. Преувеличенное спокойствие в ее голосе не могло меня обмануть. Именно так разговаривают женщины, когда их ярость достигает наивысшей точки.
Ситуация показалась мне забавной.
— Значит, она ничего не знает, — улыбнулся я, — а Фрэнк сказал, что жена в курсе событий. Тебе не кажется, что это похоже на мыльную оперу? С одной стороны, мы имеем жену, которая поедом ест мужа, а с другой — мужа-работягу, но гуляку и бабника. — Я укрылся прохладной простыней. — На твоем месте я бы ей ничего не говорил.
— Сказать ей? — удивилась Энн. — Что ты, я никогда бы не осмелилась. Такое известие ее убьет. — Энн зябко поежилась. — Ни за что на свете! Я даже боюсь подумать, что с ней будет, если она случайно узнает.
— Значит, она не узнает, — подвел я таким образом итог дискуссии о чужих проблемах.
Мы лежали молча. Я таращился на потолок, гадая, как пройдет ночь и явится ли ко мне снова женщина в черном. А мои мысли, словно отделившись от меня, робко и неуверенно бродили по дому, несмело заглядывая в каждый уголок, готовые пугливо отскочить и спрятаться при малейшем прикосновении к неведомому.
Но все было нормально. Я даже предположил, что способности, которыми наградил меня Фил, постепенно исчезают, осталось совсем немного, и я стану таким же, как раньше. Честно говоря, я почувствовал себя разочарованным и обманутым. Я даже попытался оживить в памяти испытанные мною ощущения, но ничего не получилось.
Несколько минут спустя Энн погасила свет.
— Как ты думаешь, тебе снова приснится этот сон? — тихо спросила она.
— Не знаю. Мне кажется, что нет.
— Думаешь... все прошло?
— Возможно.
— Милый, — Энн говорила напряженно, с трудом подбирая слова, — я хотела извиниться. Вчера ночью я позволила себе лишнее...
— Тебе не в чем себя винить, дорогая. И давай больше не будем об этом.
Обменявшись нежными поцелуями, мы пожелали друг другу доброй ночи и затихли. Часы на тумбочке у кровати показывали половину двенадцатого.
— Нет!
Меня подбросило на постели. Женщина в черном ждала меня в гостиной. Это знание тончайшим лезвием вонзилось в мой мозг. Широко открыв глаза, я не мог отвести взгляд от двери.
Энн тоже проснулась. Сдерживая дыхание, она лежала неподвижно, прислушиваясь.
— Опять? — спросила она чуть дрогнувшим голосом.
— Д-да.
— О нет! — Теперь ее голос звучал громко, пожалуй, даже сердито.
В спальне было тихо. Ночное спокойствие нарушало только мое громкое хриплое дыхание.
— Что ты намерен делать?
— А что я могу?
— Встань и посмотри, — зло выдохнула она.
— Милая, ты о чем?
— Ты отлично знаешь о чем, — всхлипнула она. — Вставай и иди туда.
Я прилагал отчаянные усилия, но все же не мог сдержать дрожь. И чувствовал себя совершенно беспомощным. Перед глазами стояла она, бледная, растрепанная, молящая о чем-то, зовущая меня.
