— Доктор Милтон на проводе, сэр!
— Спасибо, Ларример! — поблагодарил я, сбегая по лестнице. Пока телефон был только в гостиной. Хм… неплохо бы, пожалуй, установить еще один аппарат на втором этаже, чтобы не утруждать себя излишне.
Я договорился с нашим семейным врачом о приеме (разумеется, пообещав заплатить за визит Сэма) и велел Мэри сегодня же отправить жениха к доктору Милтону. Бедняжка не знала, как меня благодарить, но я отмахнулся — по правде говоря, я сделал это не ради нее, а ради Ларримера: видеть дворецкого в таком состоянии я просто не мог.
В качестве благодарности я получил такой роскошный ужин, какого не едал даже во Франции, после чего, придя в превосходное настроение, отправился в оранжерею, решив устроить пир и своим питомцам. Пожалуй, внеочередной полив и удобрения им не повредят!..
За завтраком Ларример едва не порхал по столовой — если, разумеется, допустить, что айсберги или там горные вершины умеют порхать.
— Сэр, осмелюсь сказать… Сэм вчера побывал у доктора, как вы велели, — со сдержанной радостью произнес он.
— И что? — слегка насторожился я, хотя ответ без труда читался по его лицу.
— Доктор Милтон решительно опроверг поставленный ранее диагноз, сэр! Он пока не сказал точно, чем болен Сэм, но это точно не желтуха!
— Замечательно! — улыбнулся я и обратил все внимание на паштет из гусиной печени и яичницу с сыром и орехами.
Надо чаще заниматься спортом, вот что, иначе благодаря такой замечательной кухарке мне скоро придется расставлять пуговицы на пиджаках!
— Вас к телефону, сэр! — доложил Ларример почтительно, когда я уже заканчивал завтракать. — Доктор Милтон.
— Спасибо, Ларример! — Я одним глотком допил кофе, едва не проглотив гущу, и направился к телефону.
— Виктор Кин у аппарата! — бодро сообщил я.
— Мистер Кин, это доктор Милтон, — продребезжал на том конце провода голос. Можно было не сетовать на помехи, таков был настоящий голос почтенного доктора. — Я хотел бы обсудить с вами кое-что по поводу пациента, которого вы прислали ко мне вчера.
— Слушаю вас, — посерьезнел я. — Что с ним?
— Кхм… — кашлянул он, — боюсь, это не телефонный разговор. Вы не могли бы подойти ко мне… скажем, к одиннадцати часам?
— Конечно.
Признаюсь, я удивился. Что такое приключилось с женихом Мэри, если Милтон постеснялся говорить об этом по телефону? Практикующим врачам обычно свойственен некий профессиональный цинизм. Неужели болезнь юноши столь деликатного свойства, что доктор решил пощадить нежные ушки телефонных барышень? Хм…
После завтрака я занялся делами: написал своему поверенному, подписал чеки на еженедельные траты, изучил выписку из банка. Покончив с этими нужными, однако чрезвычайно нудными занятиями, я звонком вызвал Ларримера.
— Я немного прогуляюсь, — сообщил я небрежно. — На автомобиле. Заодно загляну к доктору Милтону, узнаю, что там насчет Сэма.
— Да, сэр, — откликнулся Ларример, явно разрываясь между благодарностью и желанием прочесть мне очередную нудную лекцию о необходимости обзавестись личным водителем. Хмурая складка меж его бровей забавно сочеталась с легкой улыбкой.
Привычно отмахнувшись от предложенного зонтика, отцовской трости, непромокаемого плаща и мягкой подушечки («Чтобы не болела спина, сэр!»), я вышел на улицу.
Хмурое небо затянули тучи, под ногами хлюпали лужи, еще не просохшие после вчерашнего ливня, — не самое лучшее зрелище. Зато мой автомобиль радовал глаз: его натертые полиролью бока сверкали даже при тусклом дневном свете.
По Блумтауну я ехал, как всегда, медленно. Тут особенно не разгонишься: старые узкие улочки, пешеходы, переходящие дорогу где им вздумается, играющие прямо на мостовой детишки… То ли дело загородное шоссе! Пожалуй, надо бы прогуляться по окрестностям, а то я засиделся дома. Хотя бы к тетушке Мейбл в гости съездить, а то она обижается из-за моих редких визитов…
Автомобиль лениво катил по улице, я приветствовал знакомых (как едущих, так и идущих) и наслаждался прогулкой. К сырому ветру и тучам нам, англичанам, не привыкать! Особенно мне, учитывая примесь норманнской и шотландской крови…
Отвлекшись на витрину, весьма откровенно рекламирующую некоторые детали дамского белья, я едва не выехал на тротуар, где толпились какие-то странные люди. Я дернулся, отчего авто вильнуло, и надавил на тормоз.
Кто-то из группки испуганно вскрикнул, кто-то выругался — да так поэтично и образно!
— Извините, дамы и господа, — высунувшись из окошка, попросил я. — Надеюсь, никто не пострадал?
Это был риторический вопрос — я прекрасно видел, что притормозил в нескольких футах от ближайшего человека.
Меня нестройным хором заверили, что все в порядке, и я уже собрался ехать дальше, когда взгляд мой зацепился за одного из потенциальных пострадавших. Сирил! Это неудивительно, кузен вечно шатается с какими-то подозрительными приятелями, но в каком он был виде! Право, я едва его узнал: бархатный пиджак, на шее — белый шарф, волосы встопорщены, будто кузен столкнулся с не в меру любвеобильной коровой либо с полчаса укладывал их перед зеркалом при помощи бриолина. Его бледные щеки и горящий взгляд навевали самые нехорошие размышления. Неужели он вступил в какую-нибудь секту? Или, упаси господи, связался с наркоманами?..
— Сирил, ты ли это?! — воскликнул я и выбрался из автомобиля.
— Виктор? — произнес он с рассеянной улыбкой. — Я тебя не узнал! Ты налетел как… как… — Он помахал рукой, будто не находя подходящего слова.
— Ветер! — подсказал кто-то. — Ветер стремительный, шторм… э-э-э…
— Возмутительный! — предложил пожилой господин. — Или предосудительный.
— Разве бывает предосудительный ветер? — тут же вмешалась кудрявая девица, на лице которой сквозь слой пудры упрямо просвечивали многочисленные веснушки. — Пусть будет восхитительный!
— Ничего себе восхитительный! — возмутился пожилой господин. — Он едва нас не сбил!
— Но ведь не сбил же! — возразила девица, адресуя мне нежный взгляд.
— Может быть, живительный? — предложил краснолицый толстяк, на котором белый шарф смотрелся особенно странно.
У меня отлегло от сердца: похоже, с компанией все ясно: это какой-то клуб доморощенных поэтов. Но что среди них делает мой кузен? И что на этот счет думает моя любимая тетушка Мейбл?
— Сирил, садись в машину! — потребовал я таким тоном, что он послушался без разговоров. — Скажи мне, что ты делал в такой… своеобразной компании?
— И вовсе она не своеобразная, это прекрасные люди, творческие, с огоньком! Если бы ты с ними пообщался, то сам бы понял, насколько образно они мыслят, — обиделся Сирил и с пафосом сообщил: — Я почувствовал прилив вдохновения! Вот, послушай… Природы вешнее волненье, и дождь, как слезы, на окне. И я, застывший в преклоненье, смотрю на дождь, остекленев!
