У Эмили в «Подиуме» остались кое-какие старые контакты, поэтому она была в курсе неиссякаемых нелепых требований Миранды, возмутительных увольнений и публичных унижений. Время не смягчило Миранду и не умерило ее пыл. Она по-прежнему расправлялась с помощницами быстрее, чем со стейком за завтраком. Она по-прежнему заканчивала каждый приказ фразой «это все». Она по-прежнему звонила подчиненным днем и ночью, браня их по телефону за то, что они не читают ее мысли и не предугадывают желания, швыряла трубку и звонила опять. Энди не было нужды досматривать фрагмент документалки, чтобы вспомнить «Подиум»: до сих пор, когда в городском автобусе или переполненном баре у кого-нибудь звонила старая «Нокия», у Энди внутри все обрывалось от страха. А телеэкран напомнил обо всем в красочных подробностях.
Понадобился не один месяц после достопамятного дня в Париже, чтобы Энди снова начала нормально спать по ночам: много недель она в ужасе просыпалась, боясь, что не выполнила несуществующее поручение, снова потеряла «Бюллетень» или отправила Миранду на важную встречу не в тот ресторан. Со дня самовольного ухода Энди не прикасалась к номерам «Подиума», хотя журнал навязчиво лез на глаза в магазинах, парикмахерских, поликлиниках и маникюрных салонах. Когда девушка всего на несколько лет старше Энди пригласила ее в «И жили они долго и счастливо», пообещав «море литературной независимости», лишь бы очерки были на утвержденные темы и сдавались вовремя, Энди показалось, что у нее началась новая жизнь. Лили уехала в Боулдер, Алекс ушел, родители объявили о разводе. Впервые за два года двадцатичетырехлетняя Энди осталась в огромном городе совершенно одна. Компанию ей составляли телевизор и старая университетская подруга, если удавалось ей дозвониться. Чуть позже, к счастью, появилась Эмили.
Пронзительный голос Миранды вернул Энди к реальности. Пауза в телевизоре закончилась, и документальный фильм продолжился. Энди смотрела, как обреченная секретарша безуспешно пытается вспомнить свалившиеся на нее поручения. Выражение ошеломления и страха на лице Алии сменилось осознанием бесплодности ее усилий и подавленностью. Сердце у Энди разрывалось от жалости к девушке. Увольнение станет неожиданностью только для нее, убежденной, что должность секретарши Миранды Пристли – счастливый билет в новый красивый мир. Алия скорее всего не догадывается, что через восемь или десять лет будет сидеть в собственной гостиной, возможно, с любящим мужем и с ребенком под сердцем, но ее будет охватывать нестерпимое желание облегчить желудок или кого-нибудь пристукнуть всякий раз, как только она услышит знакомый рингтон, или увидит на ком-нибудь белый шарф, или случайно включит некое документальное телешоу.
Словно подслушав ее мысли, на экране появилась строчка, сообщавшая, что прошли сутки. Миранда в изумительном пальто от «Берберри» и с сумкой «Ив Сен-Лоран» на плече, явно направлявшаяся на ленч или деловую встречу, вышла в секретарскую.
Она в упор смотрела на первую помощницу – Энди ее не знала, но сориентировалась по столу Эмили, – пока бедняжка не осмелилась поднять глаза.
– Увольняйте, – приказала Миранда, даже не утруждаясь произнести это потише.
– Простите, кого? – спросила оглушенная известием помощница.
– Эту, – сказала Миранда, мотнув головой в сторону младшей секретарши. – Законченная тупица. Чтобы к моему возвращению ее здесь не было. И начните проводить собеседования – надеюсь, что теперь вы отнесетесь к этому более ответственно.
Миранда стянула поясом тренчкот на своей микроскопической талии и широким шагом вышла из офиса. Камера повернулась к столу второй секретарши, на лице которой застыло выражение шока, словно ее отхлестали по щекам. Прежде чем огромные прекрасные глаза девушки наполнились слезами, Энди покачала головой и выключила телевизор. Хватит, насмотрелась.
Глава 14
Миранда Пристли разве что красавицей тебя не назвала!
Энди засмеялась при виде Эмили, вцепившейся в подлокотники так, что побелели костяшки пальцев, пока она осторожно усаживалась в кресло в первом ряду.
Эмили подняла на подругу сердитый взгляд.
– Кто бы хихикал! У меня-то хоть операция, а не беременность!
Энди посмотрела на свой пятимесячный живот, округлившийся и уже заметный, и кивнула:
– Да, я жутко толстая.
– Сиденья тут в стиле Джей-Зи, – сказала Эмили, оглядываясь. Макс и Майлс сидели у самого корта на скамейке игроков, наблюдая за разминкой и пребывая в мужском раю. Они увлеченно следили, вертя головами, как какой-нибудь двухметровый игрок бежал, делал передачу, обводил соперников и забрасывал мяч в корзину. – Иногда и у Майлса получается что-то хорошее.
– Жаль, что я совершенно не интересуюсь «Никсами» и баскетболом, – сказала Энди, потирая живот. – Чует мое сердце, не оценим мы с тобой удовольствия.
Сидевшие позади зрители взревели, когда разминаться выбежал Кармело Энтони.
– Брось, – округлила глаза Эмили. – Я здесь ради первого ряда и ВИП-ощущений, а ты – ради еды. Значит, у нас все прекрасно.
Энди отправила в рот полную вилку макарон с трюфелями и сыром.
– Слушай, обязательно попробуй!
Эмили даже побледнела.
– А что? Врач велела мне набрать пять килограммов!
– Так это за девять месяцев, а не за пять, – ответила Эмили, с отвращением глядя на полную тарелку. – Я, конечно, не эксперт по беременности, но так тебя спутают с Джессикой Симпсон.
Энди улыбнулась. Она рада была не отказывать себе в лишнем кексе или куске пиццы теперь, когда тошнота прекратилась. Вырос не только живот; округлились щеки и ягодицы, но Энди знала, что это совершенно естественно. Вспоминала она об этом, только разговаривая с Эмили, по-прежнему называвшей беременных толстыми или «сильно раздобревшими». Энди уже поняла, что единственная радость ее состояния заключается в еде: беременную не оценивают, большая она или маленькая, толстая или тощая и даже высокая или низенькая; она просто беременная.
Мужья обернулись и замахали руками. Помахав в ответ, Эмили вздрогнула от боли и схватилась за живот.
– Боже, как больно! И никаких приличных обезболивающих! На оксикодон подсаживаются лузеры, поэтому нам по жизни остается эдвил.
– Я тебе говорила, идти сегодня – безумие. Ну кто ходит в Мэдисон-сквер-гарден, едва выписавшись из больницы?
– А что мне оставалось делать? – с искренним недоумением спросила Эмили. – Сидеть дома в пижаме перед телевизором и глядеть «Лайфтайм», когда вы все здесь? К тому же, – она кивнула на первый ряд противоположной трибуны, – дома я Брэдли Купера не увижу.
– А он не смог бы восхититься твоим золотистым загаром, – сказала Энди.
Эмили пробежала пальцами по щекам.
– Вот именно.
Новогодняя поездка на остров Вьекес с Эмили и Майлсом казалась настоящей сказкой: роскошная вилла на берегу с двумя большими спальнями, отдельным бассейном, барменом, видимо, специально учившимся смешивать фруктовые коктейли с ромом, и много тенниса, плавания и блаженного ничегонеделания на пляже. Они ни разу не надели вечернее, чтобы куда-то сходить; несколько раз они даже ужинали в купальниках и накидках. Энди и Эмили условились на отдыхе не обсуждать предложение «Элиас-Кларк» и прочие деловые вопросы, и за исключением фразы, сказанной как-то за ужином, об инвестировании в пляжную собственность с оплатой из дивидендов, свое слово сдержали. Энди понимала, что это всего лишь отсрочка – телефонная конференция со Стэнли была запланирована на первый понедельник после возвращения в Нью-Йорк, но ту неделю они спали допоздна, много пили (Энди позволяла себе иногда бокал шампанского и массу калорийных пино колад без рома; будучи беременной, она наконец-то поняла, каково приходится Максу, который даже сейчас, столько лет спустя, не пил ни капли спиртного), читали дешевые журналы и загорали по восемь часов в день. Это был идеальный отпуск, пока у Эмили не случился приступ аппендицита.
