— Я не думал, что это будет единственной причиной, — возразил Фрэнк. — Мне казалось, что Хантер тебе понравится. Разве нет?
Тиффани мысленно застонала. Как ей надоело слышать этот вопрос!
— Да, но он всю жизнь ненавидел Уорренов. Это всегда будет стоять между нами. Почему он вырос в ненависти к нам? Ты можешь это объяснить?
— Полагаю, Каллаханы свалили всю вину на нас, когда излагали тебе свою версию?
— Как я поняла, вражда началась не здесь. Она началась с глупой шутки над Элайджей Каллаханом, которая привела к серьезным последствиям. Твоя мать, Мария, выстрелила в него в тот день, когда они должны были пожениться. — Тиффани продолжила, пересказав историю, которую слышала от Мэри Каллахан.
Фрэнк кивнул.
— Если в двух словах, она стреляла в него, потому что он обманул ее. Она пришла в такую ярость, что вскоре выскочила замуж. Мой отец, Ричард, подозревал, что она любит Элайджу, но все равно женился на ней и впоследствии тоже возненавидел Каллаханов. Видит Бог, ее ненависть была заразительной.
— И заразила всех вас?
Он кивнул.
— Думаю, часть этой ненависти была направлена на нее саму, потому что она сознавала, что не способна простить человека, которого любила. А она любила его всем сердцем. Вот почему она никогда…
Значит, вина лежит не только на ее семье? Неужели Мэри сознательно утаила, что Элайджа действительно обманул Марию, или Элайджа постыдился признаться своей семье в этом проступке? Но это не объясняло, почему вражда переместилась в Монтану.
— Элайджа пытался уехать от нее, — заметила Тиффани. — Перевез свою семью на другой конец страны. Зачем она последовала за ним?
— Моя мать была сильной, отважной и страстной женщиной, которая пережила много ударов и потерь. В течение пяти лет умерли мой отец и два брата, и пока я был маленьким, она несла на своих плечах всю ответственность за наше ранчо. После стольких смертей в нашей семье ее одержимость Элайджей только усилилась. Она пришла в ярость, когда узнала, что он уезжает из Флориды, и наняла одного парня, который последовал за ним и узнал, где он обосновался. Тогда она начала жаловаться на жизнь во Флориде и предложила перебраться в Монтану. Мне едва исполнилось восемнадцать. Я даже не подозревал, что она морочит мне голову, чтобы уговорить сняться с места и переехать сюда, хотя, в сущности, это была неплохая идея.
— Последовать за ними?
— Нет, уехать из Флориды, — сказал Фрэнк. — Там было слишком много ковбоев, сражающихся за пастбища, которых на всех не хватало, и слишком много стычек из за краденого скота. Это были ее доводы, в общем то правильные, но если бы она сказала правду, я бы никогда не согласился. Я был удивлен не меньше Каллаханов, когда выяснилось, что мы поселились так близко от них.
— И ты не взбунтовался против матери?
— Конечно, взбунтовался. Но она сказала, что единственное, что ей нужно, это мир и покой. Я не догадывался, что ее представление о мире отличается от моего. Чтобы она обрела покой, ей нужно было убить его. Она не раз говорила, что ей следовало убить его в ту роковую ночь перед свадьбой.
— Когда они застрелили друг друга?
— Это произошло почти через год после нашего переезда в Монтану. Однажды утром сюда заявился Закери и потребовал, чтобы ему сказали, где его отец. До этого момента я даже не знал, что моя мать тоже пропала. Понадобился целый день, чтобы мы наконец напали на их след. Их нашли в заброшенной охотничьей хижине. Они лежали, обняв друг друга. Револьверы, из которых были произведены выстрелы, лежали рядом, выпавшие из их рук. Больше ничьих следов там не обнаружилось. Мы можем только догадываться, что произошло. Возможно, они надеялись, что обретут совместное счастье в следующей жизни, потому что в этой жизни оно им определенно не светило. Я могу только надеяться, что в конечном итоге они простили друг друга.
— Значит, вода — единственное, из за чего вы воюете теперь?
— Не совсем. Каллаханы во всем обвиняют мою мать. В том, что она стреляла в Элайджу, вместо того чтобы выйти за него замуж, в том, что последовала за ним сюда и в конечном итоге убила. Вода всего лишь повод для раздоров. Мне было восемнадцать, когда мы приехали сюда. Зак был на несколько лет старше. Стоило нам оказаться поблизости, как мы кидались друг на друга со взаимными обвинениями. Я был буквально вскормлен на ненависти, Тиффани. Мы оба слишком прониклись этой враждой, чтобы забыть о ней, даже когда не стало наших родителей.
— Ты все еще ненавидишь их?
— Более чем когда либо.
— Но почему?
— Потому что они вынудили твою мать уехать.
Глава 45
Голова у Тиффани шла кругом. Отец только что дал ей причину ненавидеть Каллаханов. Как она может уговорить их семьи примириться теперь, если это правда?
Но спустя несколько мгновений она нахмурилась. Вражда не могла быть причиной отъезда матери. Это было нечто, что Роуз легко признала, когда Тиффани спросила ее — если только не пыталась утаить этот факт, опасаясь, что ее дочь воспользуется тем же оправданием, чтобы не выходить замуж за Хантера.
Но прежде чем рассмотреть эту возможность, Тиффани решила уточнить:
— Она сама тебе это сказала?
— Нет, она не стала возлагать вину на меня. Она сочинила кучу оправданий. Каждый раз, когда я опровергал одно, она выдвигала другое. Она говорила, что терпеть не может Монтану, но никогда не казалась счастливее, чем в тот период, когда проектировала этот дом. Она говорила, что скучает по матери, но мы навещали ее мать каждый год, и та даже однажды приезжала к нам. Роуз говорила, что следующий ребенок убьет ее, потому что она слишком часто рожает. Она воспользовалась этим оправданием, чтобы перебраться в отдельную спальню, хотя было очевидно, что ее тянет ко мне не меньше, чем меня к ней. Она даже объяснила этим свой отъезд — единственное оправдание, которому я поверил, хотя и ненадолго. Все наши попытки выяснить отношения сводились к одному — бесконечным оправданиям и вспышкам гнева, когда я пытался уговорить ее вернуться домой.
Тиффани покачала головой.
— Выходит, теперь ты винишь Каллаханов в том, в чем они, возможно, не виноваты.
— Это единственное объяснение, которое имеет смысл. Пятнадцать лет назад Каллаханы чуть не застрелили меня. Это было незадолго до того, как Роуз сбежала с тобой. Думаю, она просто поняла, что больше не вынесет ничего подобного.
— А может, она просто не хотела огорчать тебя, признавшись, что разлюбила?
— Не говори так, Тиффани. Прошу тебя.
У него был такой вид, словно она только что нанесла ему сокрушительный удар. Ей следовало бы чувствовать удовлетворение, а не ком в горле из за того, что она снова причинила ему боль. Вскочив на ноги, Тиффани устремилась к двери, пока отец не заметил слезы у нее на глазах.
