— Да уж! — От его слов Красавица почувствовала новую волну томления внизу живота. — Ты, должно быть, ошибаешься.
— О нет, что ты! — с жаром возразил принц. — Обычно рабу очень трудно привлечь внимание госпожи — а с тебя она почти и глаз не сводит, когда ты рядом.
Сердце у девушки заколотилось сильнее.
— Знаешь, хочу тебе признаться… — осторожно произнес Ричард.
— Можешь и не говорить, я сама это знаю, — тихо улыбнулась принцесса. — Год твоей высылки на исходе, и для тебя невыносима сама мысль о возвращении в замок.
— Да, именно! — с чувством закивал рыжий. — И вовсе не потому, что я не буду там повиноваться или не смогу доставлять удовольствие господам. Насчет этого-то я как раз не беспокоюсь. Тут совсем другое…
— Понимаю.
В голове у принцессы роилась масса вопросов. Выходит, жестокая и беспощадная госпожа ее любит? И почему самой Красавице эта мысль так приятна? В замке-то ей было совершенно все равно, любит ли ее леди Джулиана. А это означает, что красивая своенравная трактирщица и великолепный, но вечно отсутствующий капитан гвардии странным образом тронули ей сердце?
— Понимаешь, мне просто необходима твердая рука, — продолжал между тем Ричард. — Мне надо, чтобы мне четко приказывали, что делать, и я без малейших сомнений всегда знал свое место. Я больше не хочу этих замковых нежностей, холенья-лелеянья и сплошного лицемерия. Я бы предпочел, чтоб меня перекинули через круп капитанского коня, отвезли в их воинский лагерь, прикрутили к коновязи да и попользовали всласть, как это уже со мной однажды было.
Девушка живо представила себе эту картинку.
— Погоди, тебя, что, увозил к себе в лагерь сам капитан гвардии? — лукаво спросила красавица.
— Ну да, разумеется, — широко улыбнулся рыжий принц. — Ты только заранее не бойся. Я его видел минувшей ночью. Он, конечно, очень увлечен тобой, но когда дело доходит до принцев, то он, скажем, любит их куда страстнее, чем я. Хотя, иной раз всякое бывает… — ухмыльнулся он.
— И тебе надо будет вскоре вернуться в замок?
— Даже и не знаю. Госпожа Локли в огромном фаворе у Ее величества, поскольку большая часть королевского гарнизона останавливается здесь на постой. И думаю, госпожа вполне может оставить меня здесь, если уплатит за меня какую-то сумму. Я ведь немало зарабатываю для ее гостиницы. Ведь всякий раз, как меня отсылают в «Салон наказаний», тамошние посетители изрядно за меня выкладываются. А там всегда собирается немало народу: приходят попить кофе, поболтать между собой, некоторые женщины даже шитье с собой прихватывают — ну и, понятное дело, смотрят, как лупцуют рабов одного за другим. И хотя господин или госпожа невольника и так платят за эту процедуру, посетители могут при желании добавить десять пенсов, чтобы ему всыпали дополнительно, уже от них. Меня почти всегда там лупят по три раза, и половина полученных денег идет салону, а половина — моей госпоже. Так что на сегодняшний день я уже с лихвой ей окупился и, если она захочет, заработаю еще немало.
— О, я тоже непременно должна это суметь! — с жаром прошептала Красавица. — Или, может, я слишком быстро сдалась, став чересчур покорной? — Она выдавила мучительную улыбку.
— Нет, что ты! Ведь самое главное — это завоевать любовь госпожи Локли. Если ты будешь строптивой, у тебя ничего не получится. Наоборот, ты должна всячески показывать свое смирение и покорность. И когда ты отправишься в «Салон наказаний» — а уж это как пить дать, поскольку ей просто некогда всеми нами заниматься, — то должна устроить там настоящее зрелище, как бы тебя ни лупили. И в каком-то смысле это даже тяжелее, чем на публичной «вертушке».
— Но почему? Видела я их «вертушку» — это сущий кошмар!
— Понимаешь, «Салон наказаний» — местечко куда более тесное, не для массовых представлений, — стал объяснять принц. — Туда, как я уже говорил, стекается много людей. Всех рабов привязывают рядком вдоль левой стены — там имеется специальный выступ, — где они ждут своей очереди, как вот мы сегодня утром. Потом там есть невысокая сцена — не больше четырех футов над полом, — где работает мастер со своим помощником. А прямо вплотную к этой сцене и выступу с рабами плотно стоят столики, где рассаживаются посетители. Они беседуют между собой, смеются и порой даже совсем не смотрят на сцену. Так, время от времени отпускают комментарии. Но вот если им понравится какой-то невольник, они сразу перестают болтать и смотрят во все глаза. Порой даже видишь краем глаза, как они глазеют на тебя, опершись локтями о край сцены. Потом кто-то выкрикнет: «Десять пенсов!» — и тебя лупцуют снова. Тамошний заплечный мастер — это суровый здоровенный дядька в кожаном фартуке. Перекинет тебя через колено, хорошенько намажет для начала — потом сам будешь благодарен, поскольку удары хоть и получаются более жгучими, но кожа при этом страдает меньше. А помощник будет придерживать тебя за подбородок. Эти двое вечно острят и балагурят на сцене. Мастер ухватит меня покрепче и спрашивает: «Ну что, хорошо ты себя вел?» — таким тоном обычно с собакой разговаривают. Потом встреплет мне волосы и, потеребив мне конец, предупреждает, чтобы я задрал зад повыше и не вздумал осквернить его фартук.
Помню, как-то раз один принц кончил прямо ему на колени. Ух, какую ему устроили за это взбучку! Сперва его долго и нещадно лупили, а опосля водили кругами вприсядку по залу с руками за шеей, заставляя тыкаться членом в каждый башмак и выпрашивать прощение. Видела бы ты, как он корчился, бедняга, и ерзал задом! Некоторые жалели его, ласково взъерошивали волосы, а большинство попросту не обращали внимания. А потом его отправили домой все в той же жуткой позе, да еще и конец ему так привязали, чтобы всю дорогу позорно макался в землю. То еще было наказание! Так что вечерами, когда посетители сидят пьют вино и вокруг горит множество свечей, в этом салоне еще ужаснее, нежели на позорищной «вертушке».
Красавица зачарованно внимала его рассказу.
— А однажды вечером, — разошелся принц Ричард, — мне заказали еще три порки сверх той, что велела хозяйка. Я, признаться, не думал, что смогу вынести четвертую — это было уже слишком, я еле дышал. Да и за мной была еще преизрядная очередь на экзекуцию. Но мне в очередной раз смазали рубцы и покраснения каким-то жиром, похлопали по пенису, согнули меня кверху задом над коленом — и я устроил им такое зрелище, что прежние и не сравнятся! А еще в салоне не дают в зубы мешочек с монетами, чтобы ты нес его домой, как после верчения на площади, а хорошенько засовывают в анус, выпуская наружу лишь тесемочки. Так вот, в тот вечер меня гоняли после порки по всему залу с мешочком в заднице, заставляя подходить к каждому столику и собирать таким образом дополнительную плату, и посетители запихивали в меня медяки, пока меня не набили под завязочку, точно фаршированную утку. Госпожа Локли была тогда от моей выручки в неописуемом восхищении! Но у меня так болел зад, что, когда она касалась моих ягодиц пальцами, я дико орал. Я думал, она сжалится надо мной — хотя бы парня моего пощадит, — но не тут-то было. От госпожи Локли жалости не жди! Она, как всегда, отдала меня в распоряжение солдатам. Своей несчастной измученной задницей я в тот вечер пересидел на невероятном множестве коленей, а моего парня несколько часов то гладили, то шлепали, то всячески дразнили, пока наконец позволили ему, бедолаге, нырнуть в пещерку одной горяченькой принцесски. Так ведь и тогда меня принялись с азартом подбадривать ремешками! И даже когда я сделал свое дело, пороть все равно не перестали. Госпожа сказала тогда, у меня чрезвычайно упругая кожа, чего не скажешь о большинстве других рабов. А потом решила, что больше я не вынесу — но крайней мере, сказала, что с меня уже хватит.
