День проходил за днем. Наступил октябрь.
Рано утром Антон проснулся и обнаружил, что за окном все засыпано снегом. Он чувствовал себя бодрым, свежим и решил почистить дорожки к сарайчику и баньке, но, когда встал, обнаружил, что Фрэнсиса уже нет. Кирила Кирилыч уютно похрапывал, задрав к потолку бороду, Лариса тоже сопела за своей занавеской, а вот камерунец куда-то делся.
Одевшись — к зиме из шкур добытой дичи всем пошили зимние кухлянки и штаны, страшненькие, но зато, как говорится, функциональные, — Антон вышел на крылечко. Следы в глубоком снегу уходили за домик, и он пошел по ним.
Фрэнсис стрелял из лука. Самодельные стрелы у него были двух видов — с обычными заостренными, опаленными на огне кончиками и с более внушительными каменными наконечниками. Изготовляя их, футболист шутил, что возвращается к первобытным временам, хотя, по сути, так дело и обстояло.
— Привет, — сказал камерунец, подходя к сплетенной из травы мишени и выдергивая впившуюся в нее стрелу.
— Доброе утро, — сказал Антон. — Что-то ты сегодня рано.
— Хорошо, что ты встал. Я хотел с тобой поговорить.
Фрэнсис выглядел очень серьезно, и Антон тут же заволновался, не обидел ли он чем товарища.
— Что ты думаешь о Ларисе?
«Вот оно что», — подумал Антон.
— Мы же с тобой договорились, помнишь?
— Да я не об этом, — досадливо поморщился камерунец. — По-моему, она себя плохо чувствует.
— Э-э… Я вроде не замечал. Ну, располнела немного, так это на свежем воздухе, хорошей пище…
— Ее постоянно тошнит.
— Я не замечал, — растерянно повторил Антон.
— А я заметил. Ты знаешь, что означает, когда женщину часто тошнит?
— Ты хочешь сказать, что Лариса беременна? — дошло до Антона.
— Да. Ты умеешь принимать роды?
— Офонарел?! Я в театральном учился! Какие роды… А ты?
— Откуда?
— Может, Кирила Кирилыч умеет… Он ведь все умеет! — с надеждой сказал Антон, но камерунец покачал головой:
— Кирила Кирилыч почти всю жизнь жил один, детей у него нет. Вряд ли.
— Я думаю, для начала надо поговорить с самой Ларисой. В конце концов, мы можем ошибаться, придумываем себе черт знает что, как будто других проблем мало.
— Хорошо, — просто ответил камерунец. — Пойдем и поговорим. Я думаю, Кирила Кирилыч тоже должен знать, если это так.
Когда они вошли в домик, Кирила Кирилыч и Лариса уже собирали завтрак, растапливали медный самовар.
— Что это вы, вдвоем до ветру, что ли, ходили? — улыбнувшись, спросил лесник.
— Да нет, просто не спится… Лариса, мы хотели с тобой поговорить, — сказал Фрэнсис.
Девушка удивленно повернулась к ним, держа в руках миску с вареньем из ягод на меду.
— Что-то случилось?
«А ведь она и в самом деле поправилась, — подумал Антон. — И из домика в последнее время часто выходит — типа, подышать».
— Лариса, ты беременна? Скажи нам, пожалуйста, честно. Все равно скрывать это бессмысленно.
Кирила Кирилыч присвистнул и уселся на табурет, с интересом глядя на собравшихся.
— Да, — сказала Лариса и поставила миску на стол. — Я беременна.
— Сколько месяцев?
— Было три… то есть до того, как мы все уснули. Сейчас, наверное, пять. Может, ты хочешь знать, от кого я беременна? — с вызовом спросила она.
Фрэнсис пожал плечами:
— Да какая разница.
— Вот именно. Этого человека здесь нет, и я даже не знаю, жив ли он.
— Что ж ты, девка, не сказала-то? — пожурил Ларису Кирила Кирилыч. — Чего боялась?
Лариса открыла рот, чтобы что-то сказать, но потом повернулась и бросилась за свою занавеску. Оттуда послышались глухие рыдания.
— Идемте, ребята, — Кирила Кирилыч встал и взял Антона за плечо. — Подышим, подумаем, чего девке мешать.
На крыльце они задымили самокрутками. С горя приобщился и Фрэнсис.
— Чего делать-то будем? — спросил Кирила Кирилыч. — Я вам не фершал, не умею.
— Мы тоже, — почему-то виновато сказал Антон. — Но оно же как-то само вроде бы происходит, разве нет?
— Во-первых, — сказал рассудительный камерунец, — не всегда происходит само. Могут быть какие-то осложнения, ребенок может пойти ногами, еще что-то случится… Во-вторых, ты не учитываешь одной важной вещи, Антон. Лариса забеременела до того, как мы все уснули.
— И?
— Да чо «и»! — сердито махнул рукой Кирила Кирилыч. — Получается, она с ребеночком внутре все эти тридцать лет пролежала! Откуда ж нам знать, что могло получиться?
Антон стиснул зубы. Почему-то в голову сразу полезли фильмы ужасов, в которых зубастые и когтистые младенцы раздирали в клочья лоно матери и бросались на разбегающихся врачей.
— Погодите, — сказал он, — но ребенок-то растет, ее тошнит… этот, как его, токсикоз появился… Может, все правильно идет?
— Может, и правильно, — согласился Фрэнсис. — Но что мы будем делать, если пойдет неправильно? Нужно быть готовыми ко всему.
— Черт… Хоть бы книжку какую-нибудь найти. У мамы был «Справочник практического врача», наверное, и по родам какие-то руководства бывают. Эх, а я ведь думал по книжным и по библиотекам в Академе пошариться перед уходом… Из головы вылетело совсем!
Антон в сердцах даже шлепнул себя ладонью по макушке.
— Теперь уже поздно. По снегу вы до ближайшей библиотеки нескоро дочапаете, да и есть ли она, откуда нам знать, — заключил Кирила Кирилыч. — Стало быть, живем как жили, а девке — присмотр и внимание. Обижать вздумаете — пришибу.
— Да кто ее обижать станет, что вы глупости говорите, Кирила Кирилыч… — вздохнул Антон.
— Тихо, — вдруг насторожился камерунец и прислушался.
— Чего? — шепотом спросил лесник, тоже приложив руку к мохнатому уху.
— В лесу крикнул кто-то. Вроде матом.
— Так, — сразу же посуровел Кирила Кирилыч. — Все в дом!
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Раз почва оказалась подходящей для семени, и оно пустило корешки вниз, оно может безбоязненно выпускать свои ростки вверх. Для чего же человек так прочно укоренился на земле, как не для того, чтоб настолько же подняться вверх, к небесам?
Генри Дэвид Торо «Уолден, или Жизнь в лесу»
Их было четверо. Тепло одеты, дорогое охотничье снаряжение, кем-то заботливо сохраненное, у троих — ружья, у четвертого — «Сайга». К домику они подошли не торопясь, остановились метрах в трех от погребенного под снегом мотоцикла, сняли широкие пластиковые лыжи, после чего один крикнул:
