Джакомо же, поразмыслив еще чуть-чуть, понял, что хитроумный братец вновь обыграл его, выставив перед отцом жестокосердным чудовищем. «Отец слишком привязан к маленькой твари, всю жизнь прощал ей шалости и капризы, конечно, ему трудно пожертвовать Клаудией. А Адриано дал ему надежду, показал, что готов рискнуть ради сестры. Это и есть подвиг…»
— Сомневаюсь, что Густав держит Клаудию в поместье, — хрипло произнес младший. — Скорее всего он спрятал ее в укромном месте, под охраной наиболее доверенных масанов, из числа тех, что убьют сестру, даже узнав о смерти Луминара.
— Думаешь, такие есть? — улыбнулся Адриано.
И опять попал в точку. Лишившись истинного кардинала, масаны должны будут искать покровительства победителя, и самым логичным для охранников поступком станет передача барону дочери в целости и сохранности, чтобы доказать тем самым свою преданность. С другой стороны, вдруг Густав найдет по-настоящему верных?
— Луминар может оставить Клаудию рядом с боевым артефактом, который включится, если он умрет.
Братья хмуро покосились на Руссо: надо же, кто проснулся. И не просто проснулся, а высказал вполне здравую идею.
— Не слишком ли хитро? — буркнул Джакомо.
— Густав умен и никому не доверяет.
— Захватим поместье!
— Я ошибаюсь, или ты говоришь о крепости истинного кардинала?
— Его не будет на месте.
— Там будут все Луминары.
— Пойдут все Бруджа!
— А кто прикроет отца?
— Вот ведь задачка, клянусь пищей Спящего! — Адриано топнул ногой. — Что же делать?
Барон молчал, казалось, им овладела апатия.
— Давайте привлечем азиатов, — предложил Джакомо. — У них хорошие бойцы.
— Наш союз еще не настолько крепок, — покачал головой Александр. — Более того, состоится он или нет, напрямую зависит от того, сумеем ли мы справиться с Луминаром.
— Вся эта политика меня бесит! Спасать нельзя. Не спасать нельзя! К союзникам обращаться нельзя…
— Можно обратиться к врагам, — тонко улыбнулся Адриано.
— Это к кому? — обескураженно поинтересовался младший.
— Насколько я понимаю, у нас только что освободилась небольшая, но весьма организованная группа бойцов. Не так ли?
Бруджа с надеждой посмотрел на сына.
* * *
Италия, Рим
17 декабря, пятница, 19.56 (время местное)
Кто может заметить, что Тьма неоднородна? Кто может различить чернильно-черные нити, скользящие внутри антрацитовой мглы? И если игра полутонов, если причудливые оттенки черного и серого еще доступны взгляду, то под плащ мрака ему не проникнуть. Чтобы прочитать душу теней, надо знать много тайн великого Черного.
Не зря ведь некоторые говорят, что Спящий не спит, а заблудился по ту сторону Тьмы…
А нити, скользящие по Черному, знают все. Ведь большая часть секретов скрывается под покровом мрака. Считается, что это лучшая защита, что ни одно слово не просочится из-под черной завесы, что Тьма безмолвна и мертва. Наивные. Те же, кто знает или догадывается о тайнах великого Черного, пытаются бороться, прятать свои секреты от вечных теней, но получается не всегда.
Тень — зверь, способный поглотить все на свете. И никто, даже князь Темного Двора, не может сказать, что повелевает великим Черным. Со зверем нужно дружить, приказывать ему бесполезно. А заставлять его подчиняться — гибельно. Ответит.
Мужчина, сидевший на уличной лавочке, поднялся на ноги и потянулся так, словно пробудился ото сна. Возможно, он действительно спал, ибо, покинув холодное сиденье, мужчина покрутил головой и сделал несколько энергичных движений руками — так ведет себя человек, заснувший в неудобной позе. Странно только, что на него не обратили внимания ни прохожие, ни полицейские, периодически проходящие по улице. Заснуть зимой на холодной, да еще стоящей в тени скамье — верный способ не проснуться. И пусть мужчина походил на бродягу: плотная куртка армейского образца, грубые штаны, ботинки на толстой подошве — его не должны были оставить одного. Ведь совсем неподалеку есть ночлежка, где обездоленному нальют миску супа и выделят спальное место. Но никто не подсказал мужчине, где следует искать кров. Никто не разбудил. Никто не пришел на помощь.
Никто не заметил?
Или странный бродяга не хотел, чтобы его видели?
Мужчина поправил вязаную шапочку, натянутую почти на самые брови, и побрел вверх по улице неспешной походкой крайне усталого человека. Засунув руки в карманы и шаркая ногами по припорошенному снегом тротуару. Погруженный в свои мысли. Редкие прохожие сторонились его, словно боясь прикоснуться, инстинктивно чувствовали, что бродяге следует уступить дорогу. Люди отводили взгляды, опускали головы, прибавляли шаг… и сами не смогли бы ответить, почему они так поступают.
Они просто обходили странного мужчину в черной вязаной шапочке.
А он не замечал их.
Не наслаждался видом сторонящихся людей, не ухмылялся презрительно, чувствуя свою силу, — просто шел. Изредка бормотал под нос какие-то слова, пару раз поднял плечи, словно расписываясь перед собой в неосведомленности, и вдруг остановился. Замер как вкопанный, прервав движение на полушаге. И медленно повернулся вправо, к небольшому переулку, в котором стоял маленький, лет двенадцати, мальчик.
Ребенок не плакал, но ему было очень плохо. И почувствовавший его боль мужчина не смог пройти мимо.
— Что случилось?
Мальчик отвернулся. Но не убежал. Остался стоять, прислонившись к холодной стене дома, кутаясь от ветра в яркую куртку.
— Как тебя зовут?
— Джанни.
— Хочешь есть, Джанни?
— Есть?
Ребенок наконец-то взглянул на странного мужчину. Повернул к нему лицо с грязными дорожками от слез. Мальчик не плакал сейчас, он рыдал раньше, до того, как появился незнакомец.
— Ты выглядишь голодным, а у меня как раз есть сэндвич. — Мужчина протянул вперед руку, щелкнул пальцами, и — раз! — на ладони оказался завернутый в целлофан бутерброд. — Вуаля!
Ребенок вздрогнул:
— Вы фокусник?
— Знаю несколько трюков, — усмехнулся незнакомец. — Будешь есть?
— А вы?
— Только что я съел два таких.
Сомнения терзали Джанни недолго, всего несколько секунд, а потом голод победил осторожность, и мальчик неуверенно протянул руку:
— Спасибо.
— Приятного аппетита.
Джанни развернул пленку и впился зубами в сэндвич. Прожевал, откусил еще…
