17
А ведь Мариша — красивая женщина, думал Глеб. — Маленькая — она про себя говорила, что она «девча бэби-сайз», — бойкая и фигуристая: всё при ней. Глеб, голый, лежал на кушетке, а Мариша, тоже голая, сидела на нём верхом и резво двигалась, догоняя себя до оргазма.
— Еманарот, Глеба… — выдохнула она с закрытыми глазами, оскалилась и запрокинула голову. — Щас вштырит!..
А Глеба не вштыривало. В тонусе его держал дженерик.
После мощного прессинга снотворного с антидепрессантами Глеб не знал, среагирует ли у него что-нибудь на женщину, и сделал заказ на сайте интернет-аптеки. Курьер привёз пакет без надписей. Глеб вскрыл блистер прямо на стоянке, закатил таблетку в рот и сел в «лексус», чтобы поехать к Кабуче. Дорогу от Раменок до Митино он знал без навигатора и не отключил айфон. В это время ему упала SMS.
«А если окажется, что это Гермес?» — спросила Орли так, словно они говорили об этом минуту назад. Но Глеб понял сразу. «Пусть сначала окажется», — ответил он. Он всячески отгонял мысли о виновности Гермеса. Ссориться с боссом он не будет даже из-за Орли.
За синагогой на Поклонной горе Глеб разворачивался по развязке, чтобы встать на Кутузовский и дунуть к Кольцевой, и в это время на айфон снова капнула SMS. «Тебя достает эта ситуация?» — спросила Орли. «Да», — ответил Глеб. Кутузовский и Можайка, слава богу, оказались свободны, и «лексус» Глеба быстро летел к МКАДу, заодно приближаясь и к Кубинке, где жила Орли.
После паузы — видимо, Орли долго набирала длинный текст — на айфон Глеба приехало новое послание: «Жалеешь, что не трахнул меня? Когда придется выбирать между мною и хозяином, выберешь хозяина, а я уже не дам. Так ничего и не обломится».
Глеб вывернул вправо и, включив аварийку, припарковался за остановкой возле кинотеатра «Минск». Орли его взбесила. Конечно, взбесила тем, что попала прямо в нерв. Глеб закурил, размышляя, и настучал ответ: «Тебе неловко, что ты втянула меня в эту разборку, и ты переводишь неловкость на меня, обвиняя в страхе перед боссом?»
SMS улетела. Глеб выключил аварийку, вернулся в поток и очень аккуратно ушёл в отворот на МКАД. Докуренную сигарету он выбросил в окошко. И на МКАДе на него упала новая SMS, будто шлёпнулась на крышу «лексуса» с пешеходного перехода. «Сорри», — написала Орли.
Ни фига она не чувствует своей вины, — подумал Глеб. — И ни фига не смирилась. Просто выяснила, чего хотела, и дальше не стала портить отношений. Они испортятся сами, когда история дойдёт до поворота.
Глеб гнал по широкому МКАДу, грязно-серому сейчас и мокрому, гнал как раз мимо отворотов на Рублёвку и Новую Ригу. Нет, ему не добиться, чтобы эти отвороты стали для него своими. В молодости подобные невозможности его просто убивали, как ребёнка доводит до шока мысль о неизбежности смерти. А теперь он притерпелся. Съезд на Новорижское шоссе из разряда социальных проблем переместился в разряд проблем экзистенциальных. В душе воцарилось равновесие: сможет Глеб сворачивать с МКАДа на Новую Ригу или нет, решит не Глеб, а Гермес. Но Орли нарушила это равновесие, потому что сейчас решать не Гермесу, а Глебу самому, будет ли он спать с Орли.
По Спасскому мосту Глеб пересёк чёрно-белую и стылую Москву-реку, с которой ветерок срывал клочья какого-то пара, и скатился направо — на Волоколамское шоссе. И тут Глебу стало жалко Орли.
Много ли она хотела? Башню «Федерация» в личное пользование? Нет. Орли хотела просто жить в Москве и работать на интересной работе. Это крамола? Но за такое желание Орли имели и предавали, имели и предавали. Москва превратилась в страсть, ради которой все всех предают. И Глеб сам сейчас признался, что тоже предаст Орли.
Глеб свернул в микрорайоны, где жила Кабуча, и завёл машину в ворота знакомой парковки. С крылечка подъезда Мариши Глеб послал SMS: «Я мало что могу, Орли. Но я постараюсь тебя не кидать».
Почему-то Орли не ответила сразу. Прошёл, наверное, час, и Глеб уже лежал в постели с Маришей, когда на столике звякнул айфон.
— Извини, — сказал Глеб, выбираясь из-под пледа. — Мне это важно.
— Бузюка ты, — обиделась Мариша. — Выключил бы свою ебалайку.
— Выключу, — пообещал Глеб.
Он встал посреди комнаты, повернувшись голым задом к Марише, и прочитал SMS от Орли: «Извини за напряг, но я хочу знать, докуда могу тебе доверять. У нас с тобой между нами что? Чума?»
Глеб подумал, что нельзя эти слова писать SMS, их надо говорить лично — в офлайне, в реале. Хотя вот Татьяна и Онегин обошлись же письмами… Глеб переключился на английский и ответил Орли: «I love you». По-русски в этих словах слишком много ответственности.
Глеб положил айфон в шкаф и полез на кушетку под плед.
— Убирайся блянах отсюда! — зашипела Мариша, отпихивая Глеба ногами. — Гомзишь мне всё своими опистархозами мажорными!
— Чё гомзю-то, чё гомзю? — весело забормотал Глеб, перетаскивая Кабучу на себя и усаживая верхом.
— Не покажу тебе ни хера, какашка! — Мариша демонстративно закуталась в плед, как в паранджу, а Глеб потянул плед на себя.
Мариша сдалась, Глеб оголил её всю и положил руки ей на талию.
— Только бизонить и умеешь, нигрилла! — проворчала Мариша.
Была бы Кабуча актрисой, — подумал Глеб, — то играла бы в амплуа травести. Видимо, миниатюрность вообще травестировала поведение женщины, как у мужчины вызывала комплекс Наполеона. Маленькая собачка до старости щенок. Со своим жаргоном и манерами Мариша и вправду вела себя подобно тинейджеру. Однако эта вечная молодость лишь издалека выглядела вечной. Глеб протянул руку и отвёл волосы с лица Мариши. Мариша приняла этот жест за ласку.
— Нрава, Глеба, — прошептала она. — Няшки-няшки…
У Мариши был круглый и ровный подростковый лобик, нежные и румяные щёчки, пухлые губки. В лобик — укольчики ботокса, веки поправить блефаропластикой, разгладить личико лифтингом, губки чуточку надуть рестилайном… Глеб приподнял груди Мариши и увидел под ними едва заметные белые ниточки шрамов: лёгкая подтяжечка.
Кабуча вовсе не остановилась в своём развитии на этапе журнала «Cool girl», наоборот: она сознательно вернула себя на этот этап и держалась там ценой больших усилий. Но Глебу стало жаль Маришу. Ей тридцать пять, выглядит она на двадцать три, а хочет выглядеть на семнадцать. Если бы она хотела выглядеть на двадцать три, ей бы и давали двадцать три, но при заявке на семнадцать её тридцать пять оказывались как на ладони.
— Денька у тебя во сколько вернётся? — спросил Глеб у Мариши.
Она сегодня была дома одна, потому Глеб и приехал на квартиру. Сын у Мариши с классом укатил на базу отдыха в Подмосковье.
— Не менжуйся, он звякнет на сотик.
Вообще-то, Глеб предпочитал не встречаться с любовницами дома: ни у себя, ни у них. К себе он не звал, чтобы подруга не подумала, будто её примеряют на роль жены. А в гости не ходил, чтобы потом его любовнице о нём ничего не напоминало: зачем напрасная грусть?
