Орли беззвучно засмеялась, отведя взгляд. Ей здесь понравилось.
После встречи с Дорном Орли потребовала у Борьки протоколы, и Бобс заюлил. В конце концов он сказал, что протоколы, разумеется, вернёт, без проблем, это не вопрос, но обнаружились некие геморрои, про которые ему надо говорить только лично с Орли как с владелицей протоколов. Условились, что Глеб привезёт Орли к Бобсу на дом и там Бобс всё объяснит и покажет Орли по компьютеру. А Орли потом сама решит, сообщать Глебу или нет. Глеб не возражал. Он не сомневался, что Орли потом всё ему откроет.
— Борь, пойдём с кружками к компу, — предложила Орли. — Там мне и объяснишь, чего хотел, про мои протоколы. А то времени нет.
— А он чего делать будет? — спросил Бобс про Глеба.
— Подождёт в комнате, если уж ему нельзя всё это слышать.
— В комнате ему не сесть. В одной — мы, в другой — слышно, в третьей там говно всякое лежит, туда не пущу.
— Дурацкие тайны, — сообщил Глеб. — Я ведь всё равно всё узнаю.
— Может, ему вообще домой уехать? А мы тут вдвоём.
— Я гляжу, ты, Крохин, чего-то оборзел, — хмуро заметил Глеб.
— Боря, Глеб на кухне подождёт, если так, — с досадой сказала Орли. — Давай лучше к нашему вопросу.
— Ну, пойдём. — Борька улыбнулся так, словно звал Орли в постель.
Он ушёл в прихожую, а оттуда — в комнату. Квартира у Борьки была всё-таки приятная, хотя и дикая, как пещера людоеда. Орли виновато улыбнулась Глебу и прошла вслед за Борькой. Глеб услышал, как Борька тщательно прикрывает дверь за Орли.
Что за секреты? Что такое Бобс обнаружил в протоколах Гурвича, о чём можно сказать только владелице? Ладно. Глеб не сомневался, что вечером Орли всё ему объяснит.
Кофе Глеб пить не стал — брезговал кружкой — и выплеснул в мойку, а сам закурил, открыл айфон и вывел «ДиКСи-поиск». В поисковой строке он настучал: «Калитниковское кладбище». В прошлый раз он получил от «ДиКСи» дайджест из статей о художнике Фальке, рэпере Шишкове и старице Ольге. «ДиКСи» было ведомо, чем жил и о чём думал Глеб все эти дни. Что теперь выдаст семантический поисковик? Как сказал Гермес, человек — это его айфон. Посмотрим.
Первой вышла статья «1771: московская чума».
«При государыне Екатерине в России был принят новый и суровый карантинный устав, поэтому власти были уверены, что никакая зараза в державу не проникнет. Однако эта уверенность рухнула в 1771 году. Шла Русско-турецкая война. Русские войска вступили в Молдавию, где бушевала чума. То ли с ранеными, то ли с трофеями чума все-таки пробралась в Москву. В военном госпитале 27 человек разом заболели странной „злой лихорадкой“, и вскоре почти все эти больные умерли.
Командир госпиталя врач Афанасий Шафонский догадался, что пришла чума. Он объявил в госпитале карантин, выставил охрану и начал окуривать помещения дымом можжевельника. Но Медицинская коллегия его донесение о чуме сочла паникой и фантазией.
Чума разом объявилась на мануфактуре Суконного двора, который находился на Софийской набережной у Каменного моста. Начальство мануфактуры скрыло мор: умерших похоронили тайно и карантин не ввели. Охваченные ужасом мастеровые-суконщики кинулись с фабрики кто куда и разнесли чуму по всей Москве.
Москву охватила эпидемия. Весь город заволокло дымом костров, которыми окуривали дома. В небе гудел сплошной звон колоколов: он должен был очищать воздух от смрада. Ежедневно умирало по тысяче человек. Вообще, в Москве умерла от чумы половина населения.
Власти направили в город колодников. Каторжники в чумных дегтярных балахонах с дырами для глаз и рта крючьями вытаскивали трупы, грузили их в огромные фуры, вывозили за околицу и погребали без обряда на спешно основанных чумных кладбищах: Ваганьковском, Даниловском, Дорогомиловском, Калитниковском, Преображенском, Пятницком и Семеновском.
Участь чумных больных была страшной. Их заколачивали в домах, чтобы не могли выбраться. Пищу им приносили за огромные деньги, а плату от заключенных принимали только монетами: их бросали в миску с уксусом. Продукты узникам подавали в крохотное окошко на длинных шестах-рогачах. Рассказывали, что, если больной касался шеста, от чумной руки по шесту быстро ползла чернота — чума.
Генерал-губернатор Салтыков сбежал из Москвы в свое имение Марфино. В Москве шутили: генерала не будет, а будет генеральша — чума. Эта шутка породила миф о том, что чума приехала в Москву в карете, поселилась во дворце губернатора и ходит как барыня. Кто говорит, что одевается она в ярославский сарафан и носит на голове кичку, а кто говорил, что ходит голая. Москва осталась без власти. Началось мародерство, беспорядки. Все это вылилось в чумной бунт».
Никаких намёков на Короля-Чуму, на демона Абракадабру или на калитниковскую могилу Глеб пока что не обнаружил. Всё в пределах реалистических историй Эдварда Радзинского.
Глеб подумал, что сейчас он сам себе напоминает Славу. В тот пьяный визит Глеба Слава так же сидел в сторонке и скролил айпэд, а он, Глеб, прямо при Славе наводил отношения с Орли. Возможно, что именно этим сейчас и занят Борька. Как-то он внимателен к Орли…
Глеб вздохнул. Дайджест «ДиКСи» в айфоне выглядел не столь же удобно, как в айпэде, поэтому был снабжён подзаголовками: «чумной бунт», «чумной колокол», «чумная заступница», «чумной мученик».
Глеб развернул текст.
«Над Варваровскими воротами Китай-города Москвы издавна в киоте стояла икона Боголюбской Богоматери „трогательного“ письма. Иконе было больше шести веков: ее написали в 1157 году по указанию князя Андрея Боголюбского, которому явилась сама Богородица. На иконе „припадающими“ к Богородице были изображены пять святителей, два апостола, Алексий, божий человек, и преподобные Параскева с Евдокией: целый сонм заступников. Толпы горожан шли на поклонение этому образу, молились под ним и оставляли дары.
Толпа и ящик для даров были разносчиками чумы. Московский архиепископ Амвросий понимал пагубность поклонения. Он приказал унести икону в одну из церквей и запечатать ящик для даров. Этого для толпы оказалось достаточно: дары украли, икону укрыли — бунт!
К бунту призвал колокол, висевший в Царской башне у Спасских ворот Кремля. Из этой башни русские цари наблюдали за массовыми действиями на Красной площади. 15 сентября 1771 года Царская башня загремела набатом. Власть потом так и не дознается, кто же посмел ударить в колокол и начать чумной бунт.
Колокол прозовут Чумным. Мастер Иван Маторин отлил его в 1714 году. Вес колокола 2,5 тонны, высота 162 см. По приказу Екатерины II у колокола отнимут язык, и до 1803 года он будет висеть немым. Язык спрячет комендант Кремля граф Михаил Салтыков — якобы для того, чтобы колокол, „памятник зол российских“, больше не звал к бунту. В 1810 году колокол поместят в Арсенал, а в 1821 году — в Оружейную палату, где он находится до сих пор. Язык колоколу вернут.
А в 1771 году восставшие москвичи в поисках образа Боголюбской Богородицы ворвались в Чудов монастырь в Кремле, где находилась духовная консистория, но ничего там не нашли. Разгромив обитель и богатые дома Кремля, толпа вывалилась на Красную площадь. Здесь бунтовщиков встретил небольшой отряд генерал-поручика Еронкина — 130 солдат и офицеров. Отряд ударил по толпе из пушек картечью. Погибли сотни смутьянов. С Красной площади окровавленная толпа побежала к Данилову монастырю, потом к Донскому. Здесь мятежники нашли на хорах архиепископа Амвросия и растерзали его.
