И вдруг вся толпа дружно, как по сигналу, повернулась через правое плечо и двинулась в сторону Глеба: процессия превратилась в шеренгу. А Глеб увидел лица этих людей. Вернее, не лица, а маски, то ли кожаные, то ли деревянные, с круглыми стеклянными глазницами, будто в противогазах, и с огромными птичьими клювами. Эти клювы своей тяжестью наклоняли головы хозяев: люди смотрели исподлобья и угрюмо — немигающими и блестящими дырами глаз. По сторонам клювов из узких прорезей курились белые струйки дыма.
Глеб узнал этих чудищ. Это чумные доктора. В старину врачи и санитары, которые соглашались выйти на битву с чумой, надевали такие вот шляпы и маски. В клювах тлели благовония, через их дым чумные доктора дышали. Балахоны, перчатки и сапоги предохраняли от контакта с зачумлёнными. Доктора крючьями стаскивали в телеги трупы умерших, чтобы не разлагались на улицах, отравляя тех, кто ещё жив. А живых чумные доктора под угрозой оружия и под конвоем сгоняли в карантины, где несчастные всё равно заражались друг от друга и умирали. И сами чумные доктора тоже умирали, так что под маской было не понять: это идёт живой человек, чтобы спасти живых, или это мертвец сгоняет обречённых разделить его же участь.
Век Интернета и гаджетов, зябкий декабрь, огненная от рекламы Москва, Калитниковское кладбище — и средневековые чумные доктора с факелами, баграми и гробами?.. Глеб увидел, что гробы — пусты. Эти гробы — для тех, кто уже зачумлён, но ещё не умер. Для таких, как он.
Клюворылые доктора шагали на Глеба по дорожкам, поперечным аллее, перелезали через ограды могил, их факелы мелькали справа и слева за крестами и деревьями. Глеб попятился. Что это такое? Что за бред, что за мираж, что за шабаш?..
Чур меня, чума!.. Глеб повернулся и побежал прочь.
28
— Когда-то у меня был пёс, французский бульдожка, я назвал его Бигль. Я ведь из воспитанников-шестидесятников, которым внушили, что культура не самоценна, а нужна для моральной поддержки более высоких практик: пауки или, например, общественной деятельности. Поэтому даже своего пса я назвал в честь корабля, на котором плавал Чарльз Дарвин. С Биглем мы любили ходить гулять сюда, в Ботсад. Как-то здесь человечно, и ничто не напоминает большой город, а под занавес, если замёрзли или устали, можно кофе выпить в лобби при гостинице. Бигля моего давно уже нет, а я, старый болван, всё хожу и хожу по этим дорожкам, словно мой пёс не умер, а просто удрал куда-то за деревья и надо подождать, когда он сам вернётся…
Глеб и Генрих Иванович медленно шагали по асфальтовой тропке Ботанического сада. Шума автомобилей совершенно не было слышно, будто Ботсад и вправду находился далеко-далеко от Москвы. Глеб приехал просто так — навестить Дорна, погулять вместе, поговорить.
— Я всегда боялся старости, — продолжал Дорн. — Примерял: каково же это — быть старым? Точно всегда жить над обрывом, шевельнёшься неправильно, неловко — и привет… И невозможно думать ни о чём другом, кроме ожидающей тебя пропасти… Оказывается, всё вполне сносно. Где-то я читал, что к старости организм человека начинает вырабатывать большее количество эндорфинов, ферментов счастья, и поэтому мы, старики, все такие блаженные: улыбаемся как идиотики, довольны малым, на печках лежим, ничего нас не касается.
— Вы, Генрих Иванович, не похожи на идиотика, — возразил Глеб.
— О-ох, — напоказ закряхтел Дорн, — не видали вы меня, Глеб, по вечерам, после ужина, у телевизора… Ох, как похож я на идиотика…
За голыми кронами деревьев светлело небо: в одной стороне оно матово светилось, с другой стороны отливало фиолетом, будто слегка сошло с ума оттого, что скоро Новый год, а зима не началась.
— Меня терзает ревность, — признался Дорн, — и грустно оттого, что самое интересное достанется вам, а вам оно не интересно.
— Почему же? — удивился Глеб.
— Интуиция подсказывает, — пожал плечами Дорн. — Ведь и портал «ДиКСи», лучший в мире специалист по интересному, является не тем, за что себя выдаёт. Представьте, что вы — покупатель на базаре. Вот вы пришли, «ДиКСи» вас встретил и тотчас по глазам вашим понял, что вас интересуют, предположим, грибы. Он сразу даёт вам наводки: у дяди Вани вон там солёные грузди, у бабы Мани вот тут маринованные опята, а у дедушки Ильи Петровича здесь самые свежие белые. Это то, на что вы рассчитываете. А на самом деле вы приходите на базар, и ничего вам не нужно и не интересно, а «ДиКСи» вам предлагает: можно грибочков купить, можно поглазеть, как медведь под гармонь пляшет, можно на столб за сапогами сползать, а вот тут вам водочки нальют.
— Но это проблема пользователей, а не портала, — возразил Глеб.
— И я о том же. Если бы я был кем-то вроде Фукуямы, то вывел бы закон обратной пропорциональности: чем больше у гаджета опций сверх функционала, тем меньше востребованность гаджета.
— По продажам iPhone 4S этого не скажешь.
— Вполне скажешь, — возразил Дорн. — Четыре поколения айфонов чертовски раздвинули представление о функционале айфона, и набор опций, так сказать, ещё не выходит за пределы площади опоры. Но тренд задан неверный. Индустрия увеличивает количество опций — я говорю вообще, а не только применительно к смартфонам, — вместо того чтобы увеличивать потребность в функционале.
— То есть?
— Ну, предположим, вы читаете десять книг в год. Тренд — сделать так, чтобы это были десять разных книг: детектив, фантастика, нон-фикшн, исторический роман и так далее. А надо добиваться, чтобы вы читали в год пятнадцать книг. Или двадцать.
— Понимаю. — Глеб кивнул.
— Технологии Стива Джобса нацелены на то, чтобы в число своих обычных десяти книг вы могли включить любую книгу на планете. А технологии Льва Гурвича нацелены, э-э, на чистоту жанра. Чтобы все десять книг были только детективами, не дай бог затешется фэнтези!
— Ни та ни другая технология не двигает человечество вперёд? Вы против технологий, Генрих Иванович?
— Нет, я не луддит, — усмехнулся Дорн и посмотрел на Глеба через плечо. Сейчас Генрих Иванович очень был похож на старого, мудрого и лукавого попугая. — Я не луддит, призывающий людей забить в свои компьютеры осиновые колья. Это вы — язычники, сотворившие себе кумира из технологии. Технология — просто технология. Она не делает людей лучше или хуже. А вы считаете, что делает. Для вас у кого новее модель айфона, тот умнее. У кого больше каналов телекома, тот добрее. У кого в гаджете разнообразнее опции, тот самый умелый и самый адекватный. Разумеется, я говорю не лично о вас, Глеб.
— Сенк ю.
— Технологии Apple не так революционны, как «ДиКСи», но Гурвич своими технологиями увеличивает энтропию. Наша чума — знамение тепловой смерти вселенной, сгенерированное Интернетом.
— Вас слушать — просто песня, — искренне сказал Глеб. — Но у меня необязательная просьба: если можете, попробуйте прозой, а?
Глебу показалось, что Генрих Иванович, как настоящий попугай, от гордости способен надувать грудь.
