Да, вот она, сидит в айфоне, как пуля в сердце, — SMS от Бобса: «Короче у нас все кончино. Ты свабодна. Не даставай меня больше».
Это называется «пошла вон». Сначала Глеб порвал с Маришей все отношения, сплавив её Борьке, а потом — и Борька. Но почему? Борька ведь так долго добивался Мариши… Ладно, это уже не важно. Важно, что Бобс отшил Кабучу. Бедная Мариша. Счастье — это когда тебя обнимают, так Орли говорила Глебу… И чума сейчас ни при чём.
— Твоей маме, Денис, очень плохо, — сказал Глеб. — Ты не виноват. Она — слабая женщина, и ей нестерпимо одиноко. Она выпила всего пять таблеток, потому что боялась умереть и оставить тебя без своей защиты, но она очень хотела, чтобы мы испугались за неё, прибежали к ней и пожалели её. Вот лично сами пожалели, своими руками.
34
— Надо немного подождать. Уверен, он не рискнёт опоздать из-за пробок или ещё чего. Для него это было бы психологически неверно.
— Психологию на жопу не намотаешь. Учти, у меня под платьем только трусы. А тут минус пять и ветер.
Глеб и Орли ожидали Гермеса возле отеля «Балчуг-Кемпински». Гермес пригласил Глеба на деловой ужин к восьми вечера, а Глеб предупредил, что явится с Орли. Гермес был только рад. Глеб и Орли приехали на тачке, потому что Глеб собирался чего-нибудь выпить, и теперь стояли на холоде и сквозняке Раушской набережной.
Вид отсюда, конечно, был изумительный. Прямо напротив — огни Зарядья, которое всё как-то не могло оправиться от сноса гостиницы «Россия». Правее, за Большим Устьинским мостом, — грандиозная скала высотки на Котельнической, подсвеченная во всю плоскость, словно кливер на бушприте. Левее барьер Большого Москворецкого моста отрезал понизу стены Кремля, оставив только шатры башен, но был виден сияющий и расписной аттракцион собора Василия Блаженного: он точно вращался вокруг многих осей и вразнобой подпрыгивал.
От Москвы-реки дуло стужей. Глеб старался заслонить собою Орли. Он не отрывал взгляда от пространства под длинным козырьком подъезда «Балчуга» — там должен мелькнуть Гермес.
— Понимаешь, если мы зайдём до него и сядем, то он сразу начнёт понтоваться, — приобнимая Орли, пояснил Глеб. — Ну, скажет нам: «Давайте туда переместимся, там потише» — или попросит официанта: «Серёжа, переведите нас, где в прошлый раз было». То есть намекнёт на то, что он здесь завсегдатай, а мы — лохи. Это для нас невыгодно.
— А что, какое-то крутое место? — проклацала зубами Орли.
— Крутое — не крутое, но-у-у… В Москве всегда найдётся местечко покруче того, которое ты считаешь самым крутым. И всегда найдутся люди, которые заявят, что в такие места они только поссать заходят.
Глеб определил для себя, что крутизна начинается от четырёх звёзд — от той черты, где кончается креатив. Класс premium гордится своей подлинностью, полноценностью, весомостью. Состоявшийся мир для состоятельных людей, «солидный господь для солидных господ». А креатив — он для бедных и вороватых. Он маскирует неподлинность, замещение одного другим, нецелевое расходование средств. В общем, если Гермес звал Глеба в «Балчуг», значит, причина была настоящая.
— Наплевать на его причину, — одеваясь, говорила дома Орли. — Ты сможешь сказать ему прямо в глаза всё, что надо?
— Не смогу, дорогая, — честно ответил Глеб.
— Обещай мне, что хотя бы попробуешь.
— Не ломай меня об колено, — поморщился Глеб.
И теперь они стояли возле рустованного цоколя башни «Балчуга» — так, чтобы в любой момент можно было укрыться за изгибом стены. Глеб прижался животом к спине Орли, обхватил Орли руками и слегка приподнял над асфальтом.
— У меня туфли спадут… — сдавленно пропыхтела Орли.
— Упс! — сказал Глеб, опуская Орли на тротуар. — А вот и Гермес.
Придерживая пальто на груди, Гермес стоял у фонарей парковки возле Управления Центробанка и собирался переходить улицу.
Глеб за руку повлёк Орли к подъезду «Балчуга».
— Добрый вечер, добрый вечер! — обрадовался Гермес. — Прошу!
В ресторане отеля было пока ещё малолюдно: восемь вечера для Москвы не слишком поздний час. Гермес, Глеб и Орли сели за круглый стол возле чёрного рояля. Кроме рояля и багряного ковра на полу, всё в ресторане было светлым — бежевым, кремовым и сливочным. Волны портьер, изгибы мебели, складки скатертей и сложенных салфеток, даже блестящие параболы настольных ваз и светильников казались вежливо согласованными друг с другом и с очерком рояльного крыла.
К Гермесу наклонился официант в жилетке и с бейджиком.
— Я звонил Левону Самвеловичу, у вас готово? — негромко спросил Гермес. — Отлично, приносите нам — и меню. Спасибо.
Глеб смотрел на Орли. В этом матово-сдержанном интерьере Орли выглядела весьма ярко: кудрявая и красногубая брюнетка в чёрно-золотом платье. Слишком броско, пожалуй. Аляповато. Но расчёт был на полумрак, а здесь, похоже, больше ценили полное освещение.
— Оля, выглядите жгуче, словно Кармен, — сказал Гермес. — Браво!
Официант уже нёс блюдо с хороводом помидорных бутербродов, с разными судками и бутылкой вина, что торчала из горы зелени.
— Глеб; Оленька, — оживлённо заговорил Гермес, — хочу приобщить вас к последнему безумию! Сейчас вся Москва ест сыр! И я желаю вас угостить! Вот, берите эти крекеры с помидорами и моцареллой… Ножик, ножик, Оля! Глеб, окуните лезвие в масло, чтобы не липло…
Гермес обучал, как правильно размазывать сыр, а Глеб искоса поглядывал на костюм Гермеса и не мог понять, что за бренд. Покрой эдакий богемный… Valentino? Нет, Гермес патриот. Наверное, от Игоря Чапурина — призрак, слетевший с закрытых показов рашен-fashion…
— Лишь кажется, что это обычная моцарелла, — пояснял Гермес, — отнюдь, Оленька, сыр как в Кампаньи, не фьор-ди-латте из коровьего молока! Настоящая моцарелла-ди-буфала изготовляется из молока буйволиц: оно гуще и насыщеннее коровьего и не имеет сладкого оттенка. Эти шарики называются боккончини. Размазывайте их ножом.
Глеб смотрел на Гермеса и на Орли, слегка покрасневшую и явно польщённую вниманием босса. Рождественская открытка. Хрусталь. Вино. Красивая молоденькая женщина с голыми руками. Красивый и чуть усталый мужчина. И милая забава — намазать сыр на помидор.
— Для выявления вкуса хороша мочёная кислая ягода. — Гермес взял из зелени бутылку. — В Москве предлагают морошку, и последний шик — княженику! А для закрепления — сладкий вермут. Оттенок надо подбирать к ягоде: если голубая — бьянко, если жёлтая или красная — роззо. С вермутом можно и без изыска, достаточно качественного чинзано. Ну что ж, друзья мои… Вроде бы всё готово?
Гермес, улыбаясь, осмотрел Орли и Глеба.
— Тогда… Нет, не могу за удачу. — Он смущённо помотал головой. — Всё равно за вас, Оленька!
Гермес чокнулся с Глебом и Орли и немного отпил из бокала.
