— Зато он боец знатный, правду говорю. Если какие... нехорошие какие люди попадутся — он защитит.
Жиото покосился на второго и, наконец, понял, что тот не узнает его. Толстяк служил стражником, был под началом у капитана, а на юнце надет его, Дука, красный кафтан... Что все это значит?
— Тогда садитесь, — решил Дук Жиото. — Давайте, залазьте. Поедем вместе.
Теперь Дук не боялся, что крестьяне нагонят его: не только селение, но уже и холм, на котором он повстречал двоих путников, остался далеко позади.
Пришлось поделиться едою. Вач, сожрав половину окорока и напившись вина, лег на устилавшей телегу соломе и вроде заснул. Юнец, представившийся Бардом Бреси, уселся рядом с Дуком и принялся болтать.
— Откуда идете? — спросил Жиото, когда Бард ненадолго умолк, чтобы отхлебнуть из кувшина.
— Так из Форы мы, — ответствовал юнец. — Я вообще-то вагант, а папашка мой кожевник, меня в семинарию отдал, да мне там надоело, бросил я, в ваганты подался. Меня тогда папаша из дома и выгнал. Бродяжничал я, понимаешь, Дук? Познавал, как говорится, существование во всех его разнообразных проявлениях. Набирался опыту житейского. А сейчас у меня этот... ванделяр.
— Чего у тебя? — удивился Дук.
— Ванделяр! — со значением повторил Бреси. — Это я в семинарии услыхал. На одном ненашенском языке это значит «год скитаний», какой в жизни каждого молодого мужа должен произойти. Это когда принимается блудный сын странствовать по свету, а после, набравшись мудрости, возвращается к родителям, становится перед ними на колени, и они, плача, его принимают в объятия... — Бард ненадолго замолк и, вздохнув, добавил: — Только мамаша меня, может, и приняла бы в объятия, но она давно померла, а папаша... Вот сейчас что-то сомнения взяли, не верится, что он меня в объятия примет. Он скорее прикажет слугам собак спустить да гнать меня со двора, ударяя палками по спине и ягодицам. Да и жив ли папаша мой еще? В Форе-то страсти такие начались...
Он замолк и свесил нос, но долго грустить не стал т., вскинув голову, продолжил рассказ:
— А вообще мы за фургоном одним едем.
— За фургоном... — равнодушно повторил Дук. — А зачем? И кто в том фургоне?
— Я их не видел. Старичок какой-то вроде бы да женщина. Молодая женщина, да-да. Вот он, — юнец ткнул пальцем за спину, — ей служить должен. Он такой... служивый. Ну то есть ему самому по себе тяжело. Потому что он... — Бреси понизил голос. — Глуповат мой друган, понимаешь? Ему хозяин обязательно нужен. Из Вача слова лишнего не вытянешь, не умеет он витийствовать, как вот я, к примеру. Я, пока шли, пробовал его разговорить, трудно, конечно, но кое-чего понял. Он служил этому... капитану. Был такой в Форе капитан стражников, его все знали, Трилист Геб звался. Но умер, разбойники убили. И капитан оставил Вачу послание, своею кровью на дощечке намалякал: мол, иди за фургоном, в нем женщина, у ней будет мой ребенок. Служи ей. Вот и идем.
Гряда холмов закончилась, потянулась низина. Впереди темнел лес. Жизнерадостная болтовня Барда Бреси далеко разносилась над округой.
Дук обдумал услышанное и задал вопрос:
— А как вышло, что ты с ним отправился?
— Да как... Я ж, говорю, бродяжничал. Как-то иду себе по улице, никого не трогаю, размышляю, где бы разжиться хлебом насущным. Вдруг выскакивает этот Кабан, хватает меня, бормочет что-то про буковки и тащит... Во, а потом оказалось, что его другана зарезали, капитана этого, и тот оставил надпись кровью, чтобы Вач за фургоном шел... А, я ж тебе про это только что толковал. Вач прочесть не смог, не обучен он, вот меня и притащил. Ну и я... Что в той Форе делать? А Кабан — он туговат умом, потеряться может, или вдруг случится с ним чего — кто подсобит? Я же человек воспитанный, не смотри, что молодой, а умом папаша с мамашей не обделили. Вот я с ним и пошел, приглядываю теперь.
Он замолчал и отпил из кувшина.
— Ты все не выпей, — заметил Жиото. — Нам еще долго ехать.
— Ой, да, извини. — Бард Бреси закупорил кувшин и, полуобернувшись, положил рядом с ногами толстяка. Дук тоже оглянулся: Вач-Кабан вроде бы спал, но если из придорожных кустов с шелестом вспархивала птица или телега скрипела особенно громко, глазки его на заплывшем красном лице приоткрывались.
— Хороший у тебя кафтан, — заметил Дук. — Не знал, что ваганты в таких ходят.
— А они и не ходят. Этот кафтан на дороге валялся. Ну то есть возле того места, где мы капитана нашли. А уже снег пошел, холодно, вот друган на меня его и надел. А там, представляешь... — Он вдруг умолк, быстро покосился на Жиото. Дук сидел с безмятежным лицом. Бард Бреси спросил: — А ты-то кто, друган? Я все болтаю, не даю тебе слова сказать. Ты тоже из Форы, да? Куда направляешься? Шрам у тебя вокруг глаза — ух! Круглый такой, надо же...
Дук рассказал про братишку с папашей, про то, как на них напали, про то, как один спасся и теперь не знает, куда податься. А про шрам пояснил, что это от разбойников остался.
Бард Бреси взгрустнул, даже сочувственно похлопал его по плечу. Дук еще раз оглянулся на Вача, прикидывая: что, если сейчас схватить обеими руками лежащий на коленях посох-клинок, вспрыгнуть на толстого и засадить острие ему в брюхо? Или лучше в грудь, в самое сердце. А уж юнца после прикончить легко будет. Ведь кошель с драгоценностями — он, получается, до сих пор там, за подкладкой кафтана пришит. Вагант — сморчок хилый, драться не умеет, только болтать горазд — это ясно.
Тут как раз Травка фыркнула, глазки Кабана раскрылись, быстро глянули на Жиото и вновь закрылись. Страшное оружие лежало рядом, широченная ладонь покоилась на топорище. И хотя топор был несомненно тяжеленным, Дук почему-то не сомневался, что Вач сможет — даже сейчас, когда лежит на спине в полудреме, — ударить быстрее, чем острие посоха пронзит его грудь. С сожалением отказавшись от мысли немедленно завладеть кошелем, Дук вновь вставился на дорогу.
— А знаешь что, надо тебе с нами ехать! — провозгласил Бард Бреси. — Ты ж такой же бедолага, как и мы. Втроем веселее, да и не так опасно, а? Ты мне понравился, Дук, прости, что я вот так прямо тебе это говорю. Я в человеках разбираюсь, на всяких насмотрелся, пока бродяжничал. И в веселом доме у девок жил, я тебе еще не рассказывал? Видал ихних этих... клиентов ихних, всяких разных важных мужей. А ты приличный человек, Дук, ты нам, может, пригодишься, и мы тебе тоже. Догоним фургон с этим старичком и женщиной, а дальше поглядим. Может, на службу к ним пойдем. Вач будет охранять, ты возничим станешь, а я... Ну, я много могу. Они же — как мы. Из Форы, но только богатеи... Куда едут? Я так смекаю, у них земли дальше есть, за лесом Аруа, может, замок стоит, туда они и направляются. Так я управителем могу стать, дела их вести. Счетоводом тоже. Я и науки всякие знаю, грамматику и эти, как их... диалектику с риторикой. Дук Жиото благодарно кивнул.
— А и что, поедем, — решил он, переводя взгляд на полы красного кафтана, который Бард Бреси как раз плотно запахнул: давно перевалило за полдень, небо темнело, стало прохладно.
