— Я прыгнул в паутину. Через нее попал к вам.
— Отблески! — Джард с интересом глянул на агача. — Так ты проник к нам через отблески… Они пропускают сквозь себя и отражают… Мы не пользуемся ими, потому что они — чистая магия, а такое неприятно нам. Наш удел… — он повел рукой в сторону повозки, — механика.
— Что такое механика?
— Естественное взаимодействие вещей, их влияние друг на друга. Сила и движение. Движение предметов.
— А магия?
Гном надолго задумался. Эльхант молчал, глядя на работающих.
— Неестественное взаимодействие, — сказал наконец Джард. — Или, вернее… сверхъестественное. Влияние не вон того зубчатого колеса, которое мы называем шестерней, на другое такое же колесо и, через него, на ось повозки, но влияние нашего разума на окружающее. Механика — это обыкновенные силы. Магия — необыкновенные. Потому мы забросили порталы отблесков, хотя быстроногий мастер Дик-Путешественник когда-то исследовал их. А теперь — отвечай на мой вопрос, Эльхант Гай.
Агач достал из-под плаща квадратный кусок кожи, развернув, положил у ног гнома и ткнул пальцем в фигурку, нарисованную в углу.
— Это — один из вас. Дик — Путешественник?
— Да. Он сделал множество карт. Как к тебе попала эта?
— Карта? Я не знаю такого слова. Это рисунок. Мне дал его Драэлнор Лучшая Песня Жизни. Он друид. Ты знаешь, кто такие друиды?
— Нет.
— Наши мудрецы. И маги. Теперь все они уничтожены Повелителем Праха, который командует мертвоживыми. Мракобестиями. Риг Праха и его пес-демон убили всех сынов омелы, кроме Драэлнора. Хотя он-то уже не совсем друид… Мертвоживые хозяйничают наверху, я удивлен, что вы еще живы. Вскоре мой народ исчезнет, если я не найду Кольцо. Око.
— Мы живы потому, что на нас почти не обращают внимания. Но и нам тяжело… Что такое Око?
— Я не знаю. Драэлнор сказал, мне надо найти его. Оно где-то там, возможно, ваш Путешественник видел его и нарисовал… — Септанта показал кружок на рисунке. — Я должен принести Око Драэлнору. Возможно, это ничего не даст нам. Но, быть может, оно — единственное, что еще способно помочь.
— Око. Обруч Октона, — кивнул гном.
— Обруч Октона?
Джард вновь усмехнулся. Медленно допил вино, поставил чашку и произнес:
— Ты не любишь рассказывать, зато любишь спрашивать. Хорошо, я поведаю все, что знаю. Наше племя живет здесь давно, хотя не так давно, как вы. Наши деды, будучи юными, прилетели сюда на корабле, который мог парить в небесах. Останки его до сих пор лежат у подножия горы, что находится над нами. Они сопровождали большого человека по имени Октон. Деды рассказывали это отцам, а те — нам. Из тех, кто прилетел на ковчеге, теперь остался лишь один, но он совсем стар. Большой Октон был великим магом, скрывался от кого-то, кто преследовал его, желая завладеть золотым обручем, или Кругом, средоточием магии. Октон знал, что если это произойдет, то преследователь погрузит мир во мрак. После того как летающий корабль упал рядом с Горой, он пробрался в подземелья и бросил Круг в озеро, от которого дальше вели подземные ключи. Сам он погиб, — мы думаем, его убил преследователь. Тело Октона наши отцы нашли. И похоронили. Не здесь — ведь он был человеком, привычным к солнцу и небу, — поэтому они подняли его ближе к вершине горы и в долине возле руин древнего города построили небольшую гробницу из камней. У людей — и, возможно, у вас? — обычай хоронить своих мертвецов в деревянных ящиках, мы же считаем это неправильным. Для чего ящик, ведь он лишь отделяет тело от стихии тверди. Наши предки сшили большой саван и завернули в него тело. Оно было… было сильно повреждено, а еще… Но они ничего не стали трогать, боясь повредить останки, лишь завернули их в саван, положили среди камней и завалили другими камнями. Отстроить разрушенный корабль они не могли, и хотя мечтали вернуться в родной мир, но остались здесь. Ими правили мудрый мастер Гарб Рассудительный и его жена, которую звали Молчуньей. В подземельях поселилось еще около тридцати гномов, большинство юношей, хотя были и девицы. Безбородые юнцы… но мастер Гарб был и вправду мудр. Он правил умело. Благодаря ему наших предков не сожрали кристаллоеды — это теперь они стали домашними и послушными, но тогда… Гарб вместе с Диком — Путешественником командовали нашей войной против кротов-оборотней, которые нападали, пока мы не смогли навсегда отвадить их от наших границ. Он заложил первую шахту, где добывали кристаллуголь. И вот под ней-то, пройдя через боковую штольню и попав в глубинный лабиринт, отважный Дик -Путешественник нашел Круг.
Но он не стал брать его и оставил где тот и был. И все то время, пока мы жили здесь, некое…
— А мертвоживые? — перебил Эльхант.
— О них я и говорю. Все то время, что мы жили здесь, неподалеку обитало другое племя. Вроде и рядом — и будто в ином мире. Мы редко сталкивались, потому что гномы и мракобестии не интересовали друг друга. Иногда зомби забредал в наш город, иногда появлялся безумный жмых… Сначала их было немного, но чем дальше — тем все больше и больше. И вот теперь они напали.
— Покиньте эти места, — предложил Септанта. — Жить так близко от мертвоживых… Хотя нет, теперь-то и на поверхности покоя вам не будет. Где этот Дик? Я хочу поговорить с ним.
— Расспросить про обруч?
— Да. Мракобестии враги и вам и нам. Если Лучшая Песня прав, и Око — единственное, что может спасти нас, то его надо найти. Пусть даже Драэлнор и не знает точно, как именно оно может помочь.
— Сейчас отважный Дик спит, — ответил гном. — А утром мы попытаемся расспросить старика… но не надейся на многое.
Ему дали меховое одеяло и уложили в мастерской, за перегородкой. Там оказалась небольшая кухня с печкой, где вместо дров ярко тлели серебристые камни.
— Кристаллуголь, — пояснил Джард. — Он же горит в наших повозках и своей силой вращает колеса.
Расстелив плащ, Септанта лег, укрылся одеялом, заснул, — и проснулся оттого, что тусклый, медленно разгорающийся свет полился сквозь узкое окошко над ним.
В мастерской было тихо. Встав у окна, Эльхант надолго замер, разглядывая лес черных деревьев. Серая хмарь заполняла исполинскую пещеру: под стенами и в вышине залегла темень, но возле леса ее вытеснила холодная рассветная дымка. Мерцание расползалось от деревьев, соскальзывая с ветвей и стволов, текло во все стороны, собираясь сначала большими комьями, а после — стогами света, которые тащились дальше, на ходу увеличиваясь, потому что сзади в них вливались новые потоки. Клубы набухали, и вот один, находившийся уже в трех дюжинах шагов от леса и достигший размеров большого дома, оторвался от камней. Он взлетел, медленно покачиваясь, за ним потянулись волокна, будто липкие жгуты, — и порвались, извиваясь, как танцующие змеи, опустились назад, чтобы влиться в новый стог. В тишине световое облако бесшумно воспарило к своду и там расплылось медузой. Края разрослись, толстые завитки и щупальца сияния вытянулись в разные стороны, сливаясь с теми, что протянулись от второго поднявшегося облака, — а внизу округлые белые стога уже поднимались один за другим. Пухлый слой, подобно густой пене, затянул свод, все новые клубы вливались в него, и он утолщался, нижняя волнующаяся граница опускалась: вот она преодолела треть расстояния до пола, вот половину, вот достигла плоских крыш, накрыла их и пошла дальше… Септанта шагнул назад, когда свет через щели и окна полился в мастерскую. Несколько мгновений агач стоял, головой погруженный в мерцание, видя нижнюю границу и свое тело все еще в сумерках, а после свет опустился до пола: наступил новый подземный день.
