– Спасибо за сотрудничество.
– Всегда к вашим услугам.
Доннер и де Гот направились к своей машине, а Крохин забрался в фургон.
– Чего они к тебе докопались? – тут же спросил изнывающий от любопытства Уткин.
– Вчера вечером я был в «Кружке для неудачников», – спокойно ответил Виктор.
– Правда? – Уткин аж подпрыгнул.
– Правда.
– И молчал?! Рассказывай!
Крохин обреченно вздохнул.
Глава 4
Берег Волги, где-то между Симбирском и Саратовом
октябрь 1670 года
– Обходят!
– Обходят!!
– Обходят!!!
Удивительно, насколько легко охватывает людей страх.
Казалось бы – горячка боя. Там рубятся на стенах, здесь только подбираются к ним. Визжат пищали, мушкеты, пистоли. Громыхают пушки. Легкие рвет пороховой дым. Приказывать, командовать почти невозможно – шум, гам, да и горло сорвано напрочь. А если и крикнешь хрипло, то кто услышит? Вокруг орут и матерятся, стреляют, рычат, плачут и умирают. И кажется, нет на свете силы, способной вывести людей из лихорадки сражения. Ну, кто? Ну, что? Ну, скажите! Как докричаться до оглохших от выстрелов и стонов? Как достучаться до зачерствевших и озверевших? Как остановить занесенную саблю? Как заставить опустить мушкет?
Словом.
– Обходят!!!
Штурм Малого Города – симбирского кремля – шел уже несколько часов. Командовали атаманы: сам Разин, раненный в стычке с отрядом Барятинского в голову и ногу, лежал в палатке. Дал приказ идти на штурм и снова впал в забытье. Но все знали – поднимется. Не тот человек Степан Тимофеевич, чтобы от раны простой умереть. Придет в себя, вернется, взлетит в седло, чтобы повести воинов своих верных к новым победам.
А Симбирск… Симбирск мы и сами возьмем, атаману на радость, себе на потеху. Выздоравливайте, Степан Тимофеевич, с победой славной силы быстрее вернутся. Выполним ваш приказ, не сомневайтесь. И пусть не поджечь стены – затяжные дожди пропитали водой деревянные укрепления, – возьмем так! Посады наши, острог наш, возьмем кремль – и падет Симбирск окончательно. Потом ударим по стоящему неподалеку Барятинскому, отомстим за ранение атамана. И потечет казацкая вольница вверх по матушке Волге, ворвется на просторы Руси свободолюбивой рекой, неся боярам смерть, а люду простому – жизнь счастливую.
Пока же текла только кровь.
Рубились жестоко. Лезли на стены по остаткам насыпанного к предыдущему штурму земляного вала и лестницам. Падали, хрипели, умирали, но по телам остервенело шли другие бойцы.
Надо взять Симбирск!
Но защитники прекрасно понимали, что с ними сделают ворвавшиеся в город мятежники, и отбивались не менее жестоко, отчаянно. Сталь против стали, пушки против пушек, ярость против ярости. И сейчас не важно, что говорят они на одном языке и молятся в одних церквах. Сейчас у каждого своя правда. Да и о правде уже никто не вспоминает. Проиграем – пропадем. Викторию свою победители не вином отпразднуют, а кровью. Казаки, привыкшие брать крепости при помощи предательства жителей, отомстят упрямым симбирцам за смерть друзей и товарищей, за месяц стояния под стенами. Защитники же, в случае победы, тоже в долгу не останутся, припомнят мятежникам веселые их дела.
Такова философия гражданской войны. Нет пощады тем, кто выбрал другую правду.
Потому вырезали лордов и пэров палачи Кромвеля, и тащили врагов республики на гильотины якобинцы. Потому через пару столетий в этих же краях по приказу красного зверя Троцкого будут баржами топить в Волге русских дворян и священников, офицеров и простых мужиков. С женами и детьми.
Будут.
Пока же…
Пока же симбирцы держались, мужественно отбивая четвертый за время месячной осады штурм. Сил им придавали известия о ранении Разина и о том, что к воеводе Барятинскому, разбившему вчера отряд лихого Стеньки, вот-вот подойдет подкрепление. Симбирцы держались, мятежники рвались в крепость. Бой достиг апогея.
И вдруг…
– Обходят!
Слово быстрокрылой птицей облетело затянутое пороховым дымом поле боя.
В тылу бунтовщиков появились кавалеристы.
– Обходят!!
Мушкетный залп не потерялся в шуме сражения. Прогремел громом, перекрыв и крики, и стоны, и пушечный грохот. Вызвал вопль ужаса у мятежников и радостные крики у измотанных симбирцев.
Казалось, пули еще не долетели до опешивших бунтовщиков, а кавалеристы уже атаковали, сминая ряды мятежников. Врезались с отчаянной бесшабашностью и лютой ненавистью, взяли на сабли и принялись беспощадно рубить спешенных врагов. Сколько их? Сотня? Пять сотен? Тысячи?
Возможно, будь Разин здоров, сумел бы разобраться, что к чему. Сумел бы вернуть уверенность дрогнувшим бойцам, повести за собой смущенных сторонников. Может, собрал бы отряд, чтобы ударить в бок кавалеристам. Может, заставил бы своих стоять насмерть, не отступать, продержаться. Может… Но Стенька пребывал в забытьи. А без него…
– Тикаем!
– Спасайся!!
Бунтовщики видели одно: появившийся из ниоткуда отряд рубит их в капусту. Царские подкрепления, которые они собирались встретить, запершись в Малом Городе, подоспели в самый неподходящий момент. А в другой стороне – Барятинский. Вчера воевода разбил самого Разина, а сейчас наверняка спешит на помощь свежим отрядам. Еще чуть-чуть, и стрельцы прижмут бунтовщиков к неприступным стенам симбирского кремля, отрежут от Волги, и тогда…
– Тикаем!!
Армия, еще пять минут назад наводившая ужас на Русь, перестала существовать.
На самом деле никаких подкреплений Барятинский не получил.
Просто воевода не рискнул атаковать превосходящие силы мятежников в лоб и прибег к хитрости: разделил свое немногочисленное войско на две части и приказал полковнику Чубарову обойти бунтовщиков и напасть с той стороны, с которой они никак не ожидали увидеть врага.
Это была отчаянная ставка. Разберись разинские помощники в ситуации, успей они перегруппироваться, понять, что бьют их многократно уступающие в численности кавалеристы, мятежники бы раздавили войско воеводы по частям. Но не разобрались. Не успели. Не поняли. Не раздавили. Самоубийственная атака Чубарова оглушила бунтовщиков, ввергла в панику, стала той самой соломинкой, что сломала хребет верблюду.
