Панкратовы удивленно хлопали глазами — им явно ничего не говорило такое название, как СССР. А Никольский после паузы начал говорить… Ох, лучше бы мне этого и не знать. Оказывается, колхоз имени Сталина находится с Украинской республикой в весьма напряженных отношениях. Некоторое время тому назад колхозники ездили на Украину «уговаривать добровольно вступить в СССР». В результате последней поездки произошло самое настоящее сражение, которое обошлось обеим сторонам очень дорого. Колхозникам перепало так, что они еле-еле уползли восвояси, «харкая кровью, сплевывая зубы и обещая, что в следующий раз они — ух!..». Короче: колхоз потерял убитыми человек пятьдесят, ранеными — втрое больше. Точные потери украинской стороны не установлены. Украинские уклонисты попытались было ответить, и на колхозников двинулась целая армия тысяч в восемь, с танками, артиллерией и даже одним вертолетом. Вертолет этот теперь у колхозников, они его почти починили. И два танка — тоже. Но с тех пор украинцы держат на своих северных границах усиленные части, якобы для защиты от диких бредунов, а на самом деле — колхозников боятся…
Я малость офигел. Натурально они там, на Вязьме, грибочков переели. Или на солнце перегрелись. Или радиация дала такой странный эффект. Если это те самые «перекосы», о которых упоминал Рогозин, то Пионерская республика в сравнении с колхозом — анклав пацифистов-утопистов.
— Да-а-ааа, дела, — только и смог сказать я. А про себя подумал: «И что им на месте не сидится? Боюсь, что мне с этими ребятами не по пути — уж чересчур агрессивно они свою веру насаждают».
На протяжении всего разговора Постников внимательно всматривался в мое лицо и вдруг спросил:
— Слушай, браток, а ты в Пскове никогда не бывал?
От удивления я чуть было не поперхнулся горячим чаем:
— Бывал… то есть был… один раз…
Он усмехнулся, отчего его испещренное лоснящимися пятнами лицо приобрело жутковатый вид:
— Так и я тоже там не всю жизнь прожил… Это не ты со своим звеном возле Выру финнов прижучил, да так, что они даже бэху бросили?
Было такое. Мы обошли финские позиции по старой дороге и врезали им, да так, что они бросили не только БТР, но еще и два десятка автоматов, три пулемета и миномет с запасом мин…
— Я…
— То-то я смотрю, мне твоя физиономия знакомой кажется, — он широко, насколько позволяют ожоги, улыбается. — Не узнаешь? Немудрено, знаешь ли. С тех пор произошел «ряд волшебных изменений милого лица». Ленька я, Леонид из противотанкового…
— Гармонист?!
Леню-гармониста под Псковом знали решительно все — и наши, и финны. Каждый вечер, если только не было атаки, с позиций противотанкового взвода раздавались задорные наигрыши, сопровождаемые не слишком цензурными частушками старинного и собственного сочинения. Вот несколько из наиболее пристойных:
Как за ПРО паны-поляки
Облизали НАТУ сраки.
Мы чуть-чуть передохнем,
И туда им х… воткнем.
Скандинава-сына мать
В Псков послала воевать.
X.. осколком оторвало:
Ты куда послала, б…?!!
Я много раз видел его — чубатого, веселого, готового в любой момент пуститься в пляс…
— Где тебя так, товарищ? Под Псковом?
Он машет рукой:
— Да нет, это года два тому, под Ржевом. Слушай, а ты ведь тогда пионером был?
— Был, — киваю я. — Уйти мне из пионеров пришлось…
— Чистка двадцать седьмого года?
И этот про чистку знает! Далеко же слухи разошлись. Вместе с нашими людьми… Правильно тогда Бугров с Евграшиным придумали — хрен подкопаешься, чистая легенда — беженец от репрессий.
— Да, — киваю я.
— Много ваших у нас осело — наверняка еще знакомых встретишь! — радует меня Леонид.
Было бы неплохо! Мне ведь помощь в возвращении в Пионерскую республику нужна. По большому-то счету я эти диски со шпионскими списками именно для республики несу.
— Отлично! — довольно киваю я.
— Кстати, — хлопает себя рукой по лбу Никольский. — А ведь сейчас с нами в походе начартом Федор Иванович! Может, пригласить его к столу?
— Что за Федор Иванович? Тоже из пионеров?
— Бери выше, майор! — довольно рассмеялся Никольский и вышел, чтобы отдать необходимые распоряжения.
— Это у нас начальником артиллерии мужик один служит! — пояснил Постников. — Ох, и боевой старик!
— Подожди-ка, — внезапно вмешивается в наш разговор вернувшийся Никольский. — Вы вот сейчас Псков вспомнили, Выру… А там и Тарту рядом… Леня, а тебе разве фамилия Волков ни о чем не говорит?
— Елки, ну точно! — хлопает ладонями по столу Постников. — Неужели и там ты отметился? Это ведь ты Тарту спалил?
— Я! — признаюсь. Ну куда деваться от мрачной славы. Чуть ли не всемирной, как выясняется.
— Огромное тебе человеческое спасибо! — Леонид неловко сгребает меня в охапку. — И от меня и от жены. Ее ты как раз в Тарту и освободил. Ей тогда всего четырнадцать лет было. Ну, что хошь проси — все для тебя сделаю!
— Самолет дашь? — в шутку спрашиваю я.
— Да хоть и самолет! — неожиданно серьезно отвечает Постников. — Как, Петр Сергеевич, дадим русскому герою самолет?
— Дадим! — тоже очень серьезно сказал Никольский. — Если дело важное, то почему не дать?
— У вас и авиация есть? — охаю я.
— Ест, в калхозэ всо ест! — с нарочитым акцентом, явно пародируя кого-то, улыбаясь говорит Петр Сергеевич.
Тут я вспоминаю про наемников со «Стингерами» и честно предупреждаю колхозников об угрозе их авиации с земли. Сообщение о том, что банде эстонского барона поручили сбить вертолет следопытов, Никольский выслушал, мрачно сжав губы. Вся наносная веселость немедленно с него слетела.
— Вот так, значит… Хотели сбить над нашей территорией, сволочи! Чтобы на нас подумали! Дело в том, что до недавнего времени у нас с тверичами нейтралитет был, а сейчас мы решили союзниками стать. Вот и договорились о переговорах на высшем уровне. К нам должен был один из руководителей следопытов прилететь. И как только скандинавы об этом узнали?
— Разведка хорошо работает, и предатели, к сожалению, до сих пор находятся! — сказал я. — И еще… я уверен — разгромленная нами банда была не единственной!
— Ну, это-то как раз понятно — подстраховка… — согласился Никольский. — Ладно, спасибо за предупреждение — разберемся!
Тут в избу бодрым строевым шагом вошел старик лет под семьдесят. С очень загорелым лицом, на котором белыми черточками выделяются морщины. Четкий, нерасплывшийся овал лица обрамляет коротко подстриженная седая бородка. В целом мужчина напоминает Хемингуэя, которого я видел на портрете в детском клубе Галича.
