Солдат судорожно сглотнул — суровый нрав командира был известен ему не понаслышке — два потерянных зуба были хорошим тому напоминанием.
— А вы ничего не бойтесь. — Лейтенант обратился к новичкам. — Забыли, что ли: у нас свои чароплеты имеются, ничуть не хуже эльфийских! В случае чего, и прикроют, и врагу дадут как следует! Главное, не теряться да смотреть во все глаза, что ветераны делают. Удержишься рядом с ними, останешься жив. Побежишь в одиночку — ушастые вмиг кишки на клинок намотают! Не бояться их надо, а разумно опасаться! Поняли, нет?
Новобранцы робко закивали. Лейтенант зло сплюнул и опять отвернулся.
— Мне думается, нехорошо заставлять врагов напрасно ждать, — улыбнулся Вемиш прикидывающему что-то в уме архимагу.
— Вы так считаете? — остро глянул на него волшебник. — Ну что ж, в принципе, у нас все готово, можно и начинать!
Он подозвал одного из младших магов, находившихся при нем в качестве помощников, и отдал ему какое-то распоряжение. Какое именно, Вемиш не вслушивался: более всего его сейчас занимала картина величественно устремившегося ввысь эльфийского леса. Было в этих вытянувшихся живой стеной огромных деревьях нечто такое, что заставляло ощутить внутри тревожный холодок неуверенности — а ну, как не выйдет задуманное? Вдруг, да не получится?! Все-таки легендарная Стена Жизни, а не просто какие-нибудь там зачарованные Дивными деревья. Доминус тряхнул головой, сгоняя наваждение, и глянул на суетившихся волшебников. Маги как раз завершали последние приготовления для начала обряда — несколько десятков лишенных возможности двигаться пленных эльфов лежали на земле, образуя гигантскую фигуру-руну, названия которой не особо искушенный в магии Вемиш не знал. Он лишь смутно помнил, что выписана — или в данном случае скорее «выложена» — она должна быть максимально точно. В противном случае творящий волшбу рисковал расплатиться за свою ошибку даже не жизнью, а собственной сущностью, что во сто крат страшнее! Именно потому чародеи сейчас суетливо поправляли неподвижные тела Перворожденных, ровняя их в соответствии с тем рисунком-планом, что раздал им сам архимаг.
Наконец, все приготовления закончились, маги в последний раз придирчиво оглядели получившуюся руну и неторопливо отступили к солдатским рядам. Вемиш обернулся к архимагу, но того уже не было рядом. Доминус с удивлением понял, что даже не заметил, как исчез волшебник, еще секунду назад что-то весело насвистывавший у него над ухом. Судя по вытянувшимся лицам остальных расположившихся на наблюдательной площадке военачальников, их обуревали те же мысли.
Архимаг же, отрешенно застыв возле парализованных эльфов, раскинул руки в стороны, словно пропуская сквозь себя весь мир. Сейчас в его тело вливался бушующий магический поток, скручивающийся внутри в обжигающий мертвящим холодом шар. Никем, разумеется, не видимый шар. Все ненужное чародей немедленно отправлял наружу, выбрасывая в пространство и добиваясь кристальной чистоты подготавливаемого заклинания. Один из самых сильных волшебников Края, он уже давно достиг высшего уровня Знания; уровня истинного понимания того, что все магические стихии и субстихии — огонь, молнии, лед, вода, камень — не более, чем приданные чистой Изначальной Силе привычные (для самого пользующего их чародея) формы. Высшей ступени Искусства же достигает лишь тот, кто научится концентрировать в себе именно эту незамутненную энергию, ощущать и управлять ею! И он знал, как это делается: главным сейчас было не поддаться искушению, не начать ненавидеть врага, отрешиться от всего, мешающего сконцентрироваться. Все должно совершаться исключительно при помощи холодного, абсолютно сосредоточенного разума. Поднять пыль, что вопьется в глаза и затуманит взгляд, легко; гораздо легче, чем собрать ее всю по крупицам и выковать из нее всесокрушающий меч. Меч Истинной Силы! Пусть даже он и не слишком будет походить собственно на меч…
Сделать это было тяжело, неимоверно тяжело, но ему удалось. Едва архимаг заставил себя поверить, что это ему по силам, как все начало происходить именно так, как требовалось…
…когда солнце становится темным, и весь мир становится темным, когда все, отчего ты когда-то негодовал, вызывает лишь усталую снисходительную улыбку окончательного понимания, когда взгляд протестует от любого движения, ибо оно уже не имеет смысла, а последние мысли покидают сознание, и сущее становится сплошным приятным холодом, после которого нет уже ничего, только безбрежный мрак первородной, изначальной Тьмы… приходит освобождение! От злости, ярости, гнева, пламени, людей, общества, веры, любви. От всего грязного и материального, чистого и духовного… даже от самого неверия!.. И вот только тогда ты встаешь вровень с богами! Тебе подвластно все и вся — для тебя больше нет ничего невозможного. Ты видишь, как должен поступить, ибо все лишнее ушло — есть только то самое — единственно правильное, что и должно быть сделано… Так делай же — не упускай этого мгновения!..
Архимаг радостно засмеялся — проникшая в каждую клеточку тела энергия наполняла его одновременно и легкостью, и силой. Чародей отпустил на волю ненужные теперь магические потоки, обратив сияющий нестерпимым блеском взор на недвижимых Перворожденных. Повинуясь его небрежному жесту, вокруг тел вспыхнуло пламя, образовав аккуратное кольцо, внутрь которого была «вписана» руна из тел. Наступал решающий момент жуткого ритуала. Магия Жизни, которую он исповедовал, такая изменчивая и непредсказуемая, где только краткий миг отделяет существование от небытия, а небытие — от существования, где все его действия являются лишь предчувствием и предвкушением этого мига, была готова к действию.
О том, что эта магия не слишком-то соответствует общепринятым представлениям о магии Жизни, он никогда особенно не задумывался…
— Зачем ты это делаешь… принц?! — прохрипел чей-то голос, с трудом выталкивающий слова из перехваченного невидимой петлей горла.
Маг вздрогнул и с удивлением взглянул на говорившего, одного из тех, кто находился в круге. Эльф, чей маскировочный балахон обильно пропитался кровью из раненого плеча, не мог пошевелиться, но каким-то чудом умудрился преодолеть наложенное на всех пленников заклинание «Сомкнутых Уст». Перворожденный лежал на боку, и его лицо смотрело прямо на волшебника. Гримаса боли, ненависти и… жалости искажала прекрасное лицо Дивного.
— Ты знаешь меня? — лучезарно улыбнулся ему чародей, прекрасно зная, что их разговор все равно никто не услышит. — Назови себя, я не помню твоего лица. Говори, я разрешаю!
Раненый перевел дух — он по-прежнему не мог двигаться, но теперь получил возможность свободно говорить.
— Да, я знаю тебя, — сказал, будто плюнул эльф. — Ты принц-воин клана Забытых… Онтуэго… И да будет прокл… А-а-ааа!!! — Крик боли был настолько страшен, что содрогнулись даже закаленные ветераны, стоявшие в изготовившихся к бою рядах позади чародея.
— Разве ты забыл, что предсмертных проклятий боятся даже звери? — все также ласково спросил архимаг. — И поверь, я не такой идиот, чтобы позволить тебе произнести его до конца! Впрочем, это все так скучно… Ты разочаровал меня своей предсказуемостью, так что, думаю, на этом мы и закончим этот бессмысленный разговор… Да, и последнее: прости меня за такую постыдную и скучную смерть. — Онтуэго с насмешкой поклонился соплеменнику, в чьих глазах теперь плескался лишь животный ужас.
