...Покрытая отметинами пигментных пятен рука взяла из настольного прибора простой карандаш и на несколько мгновений замерла над разграфленным листом бумаги с вписанными в строки фамилиями и званиями. Первые десять фамилий уже были зачеркнуты. И сейчас карандаш скользнул по листу в одиннадцатый раз, перечеркнув еще одну строку — и еще одну жизнь.
— Федор...— с сильным кавказским акцентом произнес владелец карандаша. - Имя-то какое русское, а тоже, понимаете ли, Советский Союз не любишь. Ну да ничего, скоро полюбите, да...
… Немолодой седоватый человек в окровавленной форме капитана государственной безопасности вытащил из полевой сумки оборонительную гранату «Ф-1» и, растрачивая на это последние силы, распрямил усики предохранительной чеки. Постанывая от разрывающей раненую грудь боли, наполовину вытянул чеку и бессильно уронил руку с гранатой вниз.
Ничего, он справится. Вот только передохнет пару секунд. В любом случае, пусть уж лучше так, пусть он сам это сделает, а не они.
Скосив взгляд, человек взглянул в щель между бруствером и щитком лежащего на боку противотанкового орудия. Над перепаханным взрывами и гусеницами полем, на котором все еще чадили подбитые батареей ПТО танки, периодически щелкали одиночные выстрелы: немецкие пехотинцы добивали раненых. К нему шли двое, причем винтовка у одного из них висела на плече. Даже не боятся, гады! Впрочем, ему-то теперь какая разница?
Застонав, капитан до конца вытянул кольцо. Разблокированный предохранительный рычаг легонько толкнулся в охватывающую ребристый корпус ладонь. Ну, давайте уж, подходите, долго он ждать не сможет. Грудь болит — не вздохнуть, не выдохнуть, да и крови, похоже, много потерял. Жаль, конечно, что все так закончилось, очень уж хотелось до Победы дожить, да и Галку так и не нашел, но что уж теперь? Хоть умрет достойно. Как боевой офицер, а не клоун парадный.
Обойдя разбитую «сорокапятку», пехотинцы застыли в полутора метрах от него, разглядывая знаки различия. Гранату в лежащей вдоль тела руке они видеть могли:
— Ого, целый капитан госбезопасности, -присвистнул один, неспешно поднимая карабин и передёргивая затвор. — Потом заберем его книжку, покажем лейтенанту. Жаль, что вся грудь в крови, перемажемся с ног до головы. Сейчас я ему в голову...
Крамарчук улыбнулся и разжал ладонь. Последним, о чем он еще успел подумать перед смертью, была мысль о том, что пожил он, похоже, не зря. Да, именно не зря: враг не дошел до Москвы и Сталинграда, не пал Киев, и Ленинград не оказался в кольце окружения. Они не отдали Крым и Одессу, его родной город; не отдали, несмотря на то что к началу осени немцы почти полностью сменили на Южном фронте окончательно выдохшиеся и массово сдающиеся в плен румынские войска. Да, он выполнил свое предназначение. И совершенно неважно, что будет дальше.
Вспышка. Боль. Темнота...
— Юрий Анатольевич, — кто-то легонько потряс его за плечо, — ты чего кричишь-то? Приснилось что?
Крамарчук с трудом вырвался из трясины жуткого сна, возвращаясь в реальность. Берия смотрел на него с искренним сочувствием.
— Да уж, Лаврентий Павлович, приснилось. Страшноватый сон, честно говоря. И странный какой-то...
— Ну, да ничего, — нарком вернулся к разложенным на коленях бумагам, — сегодня ведь не ночь с четверга на пятницу, так что будем надеяться, не сбудется твой сон, — пошутил он.
Согласно кивнув, Крамарчук усмехнулся про себя:
— Эх, знали б вы, Лаврентий Павлович, ЧТО именно мне снилось...
Часть вторая
...ЛЕГКО В БОЮ
Глава 9
Москва, Кремль, 25 июля 1940 года
Еще ни разу с момента вступления на пост главы Наркомата внутренних дел Лаврентий Павлович Берия не чувствовал себя столь неуверенно на приеме у Вождя. Не то чтобы он не знал, о чем именно докладывать Сталину, скорее как раз наоборот, но...
Но даже захваченные с собой папки с предварительными материалами следствия и техническими описаниями образцов техники и оружия и пухлые пачки отличного качества фотографий, ныне лежащие на покрытом зеленым сукном столе, не могли ему в этом помочь. Вождь хотел услышать обо всем именно от него, а он просто не мог найти подходящих слов, чтобы начать этот разговор.
Сталин тоже внешне никуда не спешил, неторопливо меряя шагами кабинет. Мягкие сапоги бесшумно ступали по ковровой дорожке.
— Товарищ Сталин...
— Садись, Лаврентий, — негромко произнес тот, качнув мундштуком погасшей трубки в сторону кресла, — садись, в ногах правды нет, а есть усталость . а поговорить нам, кажется, предстоит долго.
— Спасибо, товарищ...
— Перестань, — Иосиф Виссарионович поморщился, переходя на грузинский язык. — Три дня это не мало, правда? Я почитал твои бумажки и фотографии посмотрел, внимательно, да. Считай и не спал совсем. Знаешь, Лаврентий, если это правда...
Сталин остановился у стола, зачем-то потрогал сложенные горкой папки, перемешал разложенные на столе фотографии. Медленно обошел стол и опустился в кресло. Берия терпеливо ждал: пока ему просто не о чем было говорить. Вождь осмотрел погасшую трубку и, вздохнув, отложил ее в сторону. Открыл ящик стола, достал пачку «Герцеговины», вытащил папиросу, размял. Потряс коробком спичек, словно удивляясь, что тот не пуст. Все-таки (Берии отчего-то вдруг показалось, что он не станет этого делать) закурил:
— Да, так вот, если это правда, то мы с тобой слишком многого не знаем об этом мире. И меня это смущает. — Сталин помолчал несколько секунд. — Я сейчас даже не о марксизме-ленинизме с материализмом как таковых. И не о физике с ее константами. Я, гм, в целом, понимаешь?
Лаврентий Павлович осторожно кивнул.
— Ладно. — Сталин чуть откинулся в кресле и прикрыл — наверное, защищаясь от едкого табачного дыма, — желтоватые глаза. — Докладывай. Без подробностей. В первую очередь хочу услышать, что ты сам об этом думаешь... пока тоже в целом. Ну, ты понял, Лаврентий?
— Наверное, да. — Еще неделю назад Берия вряд ли решился так ответить самому Сталину, но сейчас. Сейчас, похоже, пошли совсем другие игры. Пока еще не слишком понятные, но, возможно, весьма и весьма перспективные.
— Это хорошо, что да. — Вождь усмехнулся в про куренные усы, будто вовсе не заметив многозначительного бериевского «наверное». — Вот и расскажи старшему товарищу по партии, что вообще и в целом происходит. Только своими словами, а не, — он качнул папиросой в сторону папок, — мнениями твоих компетентных товарищей.
Я вас понял, товарищ Сталин. Отвечу так: во-первых это не может игрой западных разведок. И это не провокация, как мы сочли вначале. Такое не под силу никому — ни немцам, ни англичанам, ни американцам , ни тем более японцам. Слишком все... сложно. Попавшие в наши руки образцы оружия и техники — кстати, подъем потопленного корабля сейчас в самом разгаре, мы перебросили из Крыма водолазов ЭПРОН — просто не могут быть произведены или разработаны на существующем технологическом уровне. Я и мое ведомство можем это гарантировать. — Выделив нужное слово, он продолжил: — Сведения, полученные при опросе задержанных уже здесь, в Москве, лишь подтверждают эти данные. Ничего подобного просто не может быть создано в наше время. Никем не может.
