Засыпанный ход сообщения, дымящиеся бревна на месте блиндажа и ДЗОТа, перевернутый близким взрывом бронеавтомобиль без башни — картина разрушений, причиненных все лишь одним залпом из трех установок, весьма впечатляла.
— Что ж, неплохо, товарищи. Несмотря на рассеивание и невысокую кучность, все цели поражены. Думаю, отчет будет полностью положительным. Товарищ Костиков, товариш Королев, постарайтесь в кратчаишие сроки уменьшить показатели отклонения по дальности и фронту хотя бы втрое. Согласитесь, двести пятьдесят метров — это все-таки многовато. Сергей Павлович, я понимаю, что, учитывая недавние события, вам сейчас очень нелегко, но это необходимо сделать, и сделать быстро. Кроме того, руководство артуправления просит рассмотреть возможность создания пусковых установок с количеством направляющих не менее двадцати-тридцати, возможно, собранных в единый пакет на поворотной станине и гусеничном шасси. Серийной сборкой пусковых установок будет заниматься Воронежский завод имени Коминтерна, производство уже налажено, необходимые для первой партии колесные шасси поступили, так что поторопитесь, товарищи.
Глава 16
Москва, площадь Дзержинского, осень 1940 года
Сегодня у Крамарчука, чуть ли не впервые за последнее время, был выходной. Между прочим, вполне заслуженный. Напряженная работа, по большому счету, закончена, все, что мог, он изложил в письменной форме, изложил, руководствуясь отнюдь не принципом «бумага все стерпит». Проштудировал местный устав и несколько учебников по тактике и стратегии ведения сухопутной войны, припомнил собственное обучение и полученный за годы службы опыт. Ну и попытался в некотором роде объединить свое «попаданческое послезнание» с нынешней реальностью еще не свершившихся событий.
Насколько ему это удалось, подполковник не знал, но несколько раз его возили на встречу с членами недавно организованного ГКО и крупными военачальниками, среди которых он с радостью заметил и Захарова. Последний, похоже, тоже был искренне рад встрече с «земляком» и в перерыве заседания даже панибратски хлопнул по плечу: «Ну что, подполковник, теперь повоюем, ага?»?
Что именно он имел в виду, Юрии так и не понял — то ли некие неведомые ему изменения, происходящие в армии, то ли еще что, но было откровенно приятно . Вроде как старого знакомого встретил. А сколько у него тут знакомых, если подумать? Захаров, Берия, Качанов — и все. Ну, разве что Виткин с Терским да Скоропадько и та журналисточка, не к ночи будет помянута. Впрочем, трое последних его не интересовали, а вот с майором он бы встретился. Хотелось понять его странную реакцию в самолете по дороге сюда: и чего, спрашивается, взъелся? Служили вроде нормально, не дружили, конечно, но и конфликтов не было, пару раз даже водочку вместе потребляли. Товарищи чекисты накануне бока намяли? Да нет, вряд ли. Что ж тогда?
Поколебавшись пару дней, подполковник обратился к майору, по-прежнему выполнявшему обязанности куратора, с просьбой организовать им встречу. Тот, как ни странно, сразу же согласился, и уже на следующее утро в дверь вошел Владислав. В сопровождении Михаила, разумеется.
Виткин был одет в такую же, как у Юрия, офицерскую форму местного образца без знаков различия на петлицах и рукаве. Форма на нем сидела, надо признать, как влитая — вроде всю жизнь проходил.
— Привет, Влад. — Уже привычно перевернув исписанный лист чистой стороной вверх и прикрыв его папкой, Крамарчук поднялся из-за стола. — Проходи. Рад тебя видеть. Михаил Юрьевич, вы не оставите нас наедине?
Мгновение поколебавшись, майор кивнул и покинул комнату, предупредив, что у них не более часа.
— Смотрю, слушаются тебя, да? — Виткин без колебаний пожал протянутую руку, стащил с головы фуражку и поискал глазами, куда ее пристроить. — Ну, типа здравия желаю, товариш подполковник. Знаешь, я тоже рад. Слушай, Анатолич, ты уж прости меня за тот инцидент в самолете. Сам не знаю, что на меня то гда нашло, видно, нервы от всего случившегося... Ну ты понял. Короче, прости, неправ я был. Прощаешь?
— Да брось, — искренне улыбнулся Крамарчук. — Если и был неправ, так за то по фейсу и получил. Падай вон на стул. Коньяку хочешь? У меня, в некотором роде, запас, сам Лаврентий Павлович распорядился. А я, ты знаешь, последние годы по этому делу не особо. Тебе в стакан или в рюмку?
— Ого. — Виткин опустился на стул, поерзал, устраиваясь поудобнее. — Ну, ежели сам нарком, тогда наливай. В стакан, ясное дело, или я что, уже не офицер? А знаешь, Анатолич, я ведь понял, что это только благодаря тебе мы и живы, и в более-менее нормальных условиях сейчас находимся. Молодец ты, быстро в тему въехал. Я б так не смог... собственно, за что по морде и схлопотал. Так что все правильно вышло. Справедливо. Ты наливай, наливай, — усмехнулся Виткин, наблюдая за углом наклона бутылки в руках подполковника, — до краев, как мы с тобой когда-то... там. А то товарищи энкавэдисты меня алкоголем особо не балуют, печень, видимо, для допросов берегут. Кормят, правда, хорошо.
— Ладно, Влад, проехали. — Подполковник первым поднял свой стакан. — Давай за встречу. Тем более у меня сегодня вроде как выходной. Впервые за хрен знает сколько времени. Если бы я там у нас столько бумаги такими темпами измарал, уже известным писателем стал, сто процентов.
— Давай, — согласился Виткин, чокаясь и поднося посудину к губам. Осушив стакан, он крякнул, взял с тарелки кусочек лимона, прожевал. — Эх, хор-рошо. Меня, знаешь, тоже неслабо потренировали с авторучкой управляться. Слушай, подполковник, ты небось уже и Сталина видел?
Поколебавшись несколько секунд — вряд ли Владислав сейчас выполняет чье-то особое поручение, да, собственно, ему никто и не запрещал рассказывать о встрече, тем более человеку, находящемуся под более чем плотным контролем госбезопасности, — Юрий кивнул. В конце концов, Берия намекал, что никакой прослушки здесь нет; Сталин, правда, придерживался иного мнения, а как оно обстоит на самом деле, Крамарчук в любом случае никогда не узнает.
— Да, с товарищем Сталиным я разговаривал, — заслышав «с товарищем Сталиным», Виткин криво усмехнулся, но все же смолчал, видимо, уже наученный опытом. — И, не поверишь, даже обедал с ним на даче в Кунцеве. Вот такая я теперь, понимаешь, знаменитость.
— Здорово. — Виткин протянул руку к лежащей на столе папиросной пачке. — Можно?
— Да кури себе. — Крамарчук тоже взял папиросу, привычно смял мундштук уже успевшими пожелтеть пальцами. Майор протянул ему зажженную спичку.
Несколько минут молча курили, затем подполковник разлил по второй, на сей раз уже по полстакана. Столь варварский способ употребления благородного напитка его особо не волновал — в их с Виткиным офицерской жизни и не такое бывало. И поддельный — якобы болгарский — «Слънчев бряг» когда-то казался амброзией. Хоть и стоил отчего-то просто сущие копейки.
— Слушай, Крамарчук, — слегка захмелев с непривычки, точнее, с «отвычки», неожиданно спросил Владислав, старательно затушив в пепельнице окурок. — Ты мне одно скажи. То, что войны нам не избежать, и ежику понятно. Но вот интересно, сможем мы что-то изменить? Ты, я, кто там еще с нами сюда попал? МнеТо о таких вещах не докладывают.
