Через два часа он уже ехал в электричке в сторону Серпухова.
* * *
ИТК 206/9, Серпуховской район, Московская область,
23 сентября, среда, 13.50
— Виноградов, на выход! К тебе посетитель!
— И кто мог прийти к такой мрази? — буркнул себе под нос Котов, младший надзиратель, не сводя глаз с двери барака. Руку он предпочитал держать на кобуре — нелишняя предосторожность, когда имеешь дело с убийцей. — А, Георгий Ильич?
— Полегче, Котов. Священник к нему пришел, — Долин, старший, не поддержал тон напарника. — Виноградов мужик спокойный, а так — тем, кто пожизненное сидит, терять особо нечего. Беспредел на зоне никому не нужен.
— Тогда, может, этому ШИЗО вместо посетителей?
— Виноградов! Давай живее! — вместо ответа гаркнул старший надзиратель в глубь барака.
Котов насупился. Впрочем, разгадка не заставила себя ждать.
«Стукач, вот его и выгораживают. Подкинуть, что ли, кому идею? Зона „черная“, многие заинтересуются. А то ждешь его, как зарплаты…»
Мысль была опасной, но привлекательной. И вышедшего зэка надзиратель разглядывал уже с любопытством.
Глядеть, впрочем, было особо не на что. Рост средний, телосложение среднее — Котов по привычке мыслил казенными формулировками, — волосы русые, глаза голубые, из особых примет — вертикальный шрам на левом виске длиной около двух дюймов.
От мимолетного ответного взгляда надзиратель невольно поежился.
— Не хочешь спросить, кто пришел, Виноградов? — Долин отступил, пропуская заключенного. Как отметил про себя Котов, положенным обыском старший надзиратель пренебрег.
«Точно, стукач. Даром что авторитет. Одно другому не мешает».
— Придем — узнаю.
Голос зэка, тусклый, равнодушный, вновь заставил Котова внутренне передернуться.
— А вчера вас куда таскали?
— Ученые какие-то приезжали. Кровь у всех брали. Вчера мы ходили и пятый барак. Сегодня следующие два проверяют.
— Чего надо — не говорят?
— Я не спрашивал.
— Виноградов, ты это… нарисовал уже для меня?
— Да. Держи.
Сложенный тетрадный листок перекочевал от заключенного к надзирателю. На взгляд Котова, это было уже чересчур.
Пройдя через пустой в это время двор, они вошли внутрь длинного одноэтажного здания, правое крыло которого занимали помещения для свиданий, а в левом располагался лазарет. Коридор туда перегораживала решетка; прислонившись к ней с той стороны, увлеченно разговаривал по мобильному тощий чернявый субъект в медицинском халате. Дежурившие охранники сменили Долина и Котова. Передав им подопечного, надзиратели вышли на крыльцо. Субъект в халате вышел следом и остановился неподалеку, не прекращая жаловаться в трубку; речь шла об отсутствии средств и аппаратуры.
— Хочешь бумажку посмотреть? — поинтересовался Георгий Ильич, доставая сигарету. Колесико зажигалки щелкнуло вхолостую раз, другой. Долин вполголоса чертыхнулся.
Этого вопроса младший надзиратель ждал меньше всего.
— Какую бумажку?
— Вот зараза, не работает… Не придуривайся. Вижу ведь, косишься. На, держи.
На тетрадном листке, полученном Долиным от Виноградова, вопреки ожиданиям Котова, не было текста. Всю страницу занимало хаотичное переплетение карандашных линий, которые местами сливались в сплошную штриховку. Смысла в этом художестве не было ни малейшего.
— Что это? — потянувшись за своими сигаретами, Котов выпустил листок; тот спланировал с крыльца и опустился у ног врача, который немедленно с любопытством уставился на каракули, даже перестав выговаривать собеседнику в трубке. Раздраженно глянув на напарника, Долин подхватил листок.
— Абстракция. От головной боли очень помогает. Так вот, Котов. Последний раз тебе говорю: охолони. Гайки вкручивать тоже меру знать надо. За бунт на зоне тебя первого по головке не погладят.
— Да пошли они… Видал я таких, как этот, сначала убьют, а потом под психа косят, чтобы вышку не дали. Шел бы твой Виноградов куда-нибудь в Воркуту со своими абстракциями!
— А его и не так давно сюда перевели, года еще нет. Он раньше под Усть-Кутом сидел — дыра дырой, похуже твоей Воркуты. А про психа… Впервые слышу.
— Как еще назвать, если отморозок на суде объявляет: убил, потому что ему помешали изменить мир?
— Где ты всего этого набрался?
— Да так, слухи под ногами валяются…
— Гляди, Котов, а то в такое наступить можно! Я тебя предупредил, а дальше мое дело сторона.
Брат Мартус, фармацевт Московской Обители, слушал разговор удаляющихся надзирателей со всем возможным вниманием.
— Вы там заснули, коллега? — ехидно осведомились в трубке, которую эрлиец машинально продолжал прижимать к уху. — Я как раз говорил, что только четыре из сотни образцов человской крови, взятых вами вчера, дали положительную реакцию с катализатором Сулиуса. Это, в целом, много, но для полноценной теоретической базы нашего исследования никак не достаточно. Поэтому…
— Борнеус, — перебил коллегу и друга фармацевт, — как ты думаешь, сколько заплатят навы за живого геоманта?
Трубка ошарашенно умолкла. После чего осторожно вопросила:
— Мартус, ты заболел? Где ты нашел геоманта? В колонии?
— А где же еще!
— И что геомант там делает?
— Сидит! Я серьезно, Борнеус! Клянусь селезенкой Спящего, ты только представь! Гранты на исследования, льготы при выдаче патентов, оборудование! Навы…
— Навы нас поднимут на смех перед всей Обителью, если ты ошибся. Что геоманту делать за решеткой? Он что, выйти не может?
— А вдруг не может? Мы выводим чела, тот нам благодарен по гроб своей жизни, преподносим его навам на блюдечке, они нам благодарны по гроб нашей жизни…
— Хм… — в трубке повисла тишина. Радужная перспектива все-таки захватила Борнеуса. — Сделаем так. Собери всю информацию на твоего чела — кто, откуда, знает ли о Тайном Городе, кто его учил и прочее. А я подъеду завтра утром.
Они не виделись больше полугода — отец Алексей и Сергей Виноградов по кличке Меняла. Настоятель Забытой Пустыни и заключенный ИТК строгого режима. Монах, которого прихожане считали святым, и убийца, отбывающий четвертый год из пожизненного.
— Здравствуй, Алексей.
— Отец Алексей.
— Как скажешь.
Повисла неловкая пауза. Сергей смотрел в сторону, Алексей перебирал четки. Как подступиться к делу, он так и не придумал.
