Помощник администратора продолжил сидеть с невозмутимым лицом. Кажется, его мало трогал неподдельный испуг блондинки.
— Может, вы перестанете трещать? — раздался голос с ряда кресел, расположенных параллельно нашим. — У меня голова опухла от вашей болтовни.
Я видела всех, кто садился в самолет, но, поглощенная своими раздумьями, никого не рассматривала. Теперь мне представилась такая возможность, и я уже не собиралась ее упускать.
Раздраженный господин оказался маленьким сухощавым пожилым человеком с холодными глазами и довольно выразительной саркастической усмешкой, игравшей на губах. Рядом с ним сидела женщина неопределенного возраста, погрузившаяся в изучение какой-то довольно большой по размерам книги, и, судя по выражению ее лица, глубокой по содержанию. Но больше всего мое внимание привлекла не эта колоритная для реалити-шоу парочка, а третий субъект, сидевший в гордом одиночестве.
Сказать по правде, я никогда не относила себя к особенно веселым и оптимистичным личностям, но этот тип был по-настоящему мрачным. Его лицо не оживляли ни потухшие темные глаза цвета высохшего грецкого ореха, ни улыбка, которая, казалось, была так же не свойственна этому лицу, как не свойственно солнцу появляться во время грозы. Мне трудно было даже определить, сколько лет этому мужчине: диапазон моих предположений колебался от тридцати до сорока. Лоб этого субъекта, пересеченный между густых бровей глубокой складкой, был тяжело нахмурен, крупные губы сомкнуты.
Ему, казалось, было совершенно безразлично, кто и о чем болтает в этом самолете, на трап которого он поднялся исключительно потому, что был слишком погружен в себя, чтобы разбираться, куда идти или лететь.
На секунду я подумала, что внешность этого угрюмого человека полностью выражает мое внутреннее состояние, но чуть позже поняла, что это не так. Даже погруженная в глубокую депрессию, я все еще интересовалась жизнью и людьми. А он, этот странный молчаливый мужчина, кажется, давным-давно потерял интерес ко всему, что его окружало.
Зачем он здесь? — подумала я, но тут же была вовлечена в перепалку, которую устроили между собой моя соседка — как выяснилось позже, ее звали мисс Мажеттой Спаулер — и ворчливый старичок, имя которого оставалось тайной до окончания нашего полета.
— Скажите-ка, милая, — обратилась ко мне возмущенная мисс Спаулер, — разве люди, которым придется долгое время провести вместе, не должны лучше узнать друг друга?
Я отвлеклась от объекта своих пристальных наблюдений и рассеянно кивнула.
— Разве им не нужно для этого говорить друг с другом? — продолжила мисс Спаулер, очевидно решив использовать меня в качестве посредника в споре.
— Конечно, нужно, — смущенно пробормотала я.
— Разве они не должны быть дружелюбными друг с другом?
— Должны.
— Тогда почему… — Мисс Спаулер, судя по всему, собралась сделать вывод из своих вопросов и полученных на них куцых и вымученных ответов, но старичок, чье лицо исказила почти что свирепая гримаса, грубо перебил ее:
— Послушайте, вы, мисс Дружелюбие, — повысив тон, обратился он к Мажетте, — ваше общение и узнавание давят мне на барабанные перепонки. Что вам непонятно?
— Не следует так говорить с пожилой леди, сэр, — вмешался сосед блондинки. — И вообще, с леди так говорить не стоит.
— К тому же, — насмешливо покосился на старичка помощник продюсера, — если наша компания вас не устраивает, вы всегда можете уйти.
Блондинка хмыкнула, я улыбнулась, представив как старый ворчун вытаскивает из сумки мэрипоппинсовский зонтик, окидывает спутников недовольным взглядом, открывает дверцу и улетает в серые облака. Сам старичок, бросив пренебрежительное «тоже мне, шутник», обиженно отвернулся и, что самое главное, отстал от нашей шумной компании.
Мой взгляд невольно вернулся к объекту, за которым я пристально наблюдала несколько минут назад.
Угрюмый тип не удостоил спорщиков ни единым взглядом. Его глаза по-прежнему были обращены в себя, а сам он — погружен в мрачные раздумья. Убедившись в том, что незнакомцу совершенно неинтересно все, что происходит в самолете, я хотела было продолжить наблюдение за своими соседями, но вдруг заметила, что за угрюмым мужчиной сидит еще один предположительный участник реалити-шоу.
Это был молодой человек лет двадцати семи. Его глаза были закрыты, и вначале я подумала, что он спит. Но какое-то уж слишком сосредоточенное и напряженное выражение лица, посадка — он буквально вжался в спинку кресла, словно боялся соскользнуть с него как бумажный листок, — все это навело меня на определенные подозрения относительно девятого члена нашего экипажа. Понаблюдав за ним еще немного, я приняла решение поделиться своими сомнениями с нашей компанией.
Мажетта Спаулер как раз пыталась выяснить у помощника продюсера — его звали Клеманс Стархейм, — какие именно испытания выпадут на долю участников шоу. Клеманс отшучивался как мог, но правды не говорил. Я не тешила себя надеждой, что натиск Мажетты заставит его быть чуть более откровенным, и была почти уверена, что в первый раз он оговорился неспроста.
Впрочем, в тот момент меня волновал куда более важный вопрос, поэтому я вежливо попросила прощения у мисс Спаулер за вмешательство в разговор. Мажетта благосклонно приняла извинения, а блондинка покосилась на меня едва ли не с презрением. Все остальные просто молча посмотрели в мою сторону, пытаясь понять, отчего эта молчунья решила вдруг заговорить.
— Мне кажется странным, — переборов смущение, заметила я, — что вон тот молодой человек, — я указала рукой на его кресло, — спит так, словно его сиденье утыкано булавками.
— Ничего себе, фантазия, — усмехнулся Карл Рэдклиф, сосед блондинки, которую звали Лив, что, судя по всему, было сокращением от Оливия. — Да это вам, а не мне нужно писать сценарии для фильмов ужасов.
— Вы пишете сценарии для фильмов? — большие глаза Лив Такер загорелись как две лампочки.
Я поняла, что, если Лив продолжит свои расспросы, меня никто не услышит, поэтому мне пришлось довольно настойчиво напомнить о себе.
— Послушайте, мне кажется, ему плохо. Пусть я прослыву фантазеркой, но, думаю, лучше убедиться в том, что с ним все в порядке.
— Кому тут плохо? — услышала я глухой и немного хриплый голос. Он принадлежал тому угрюмому типу, за которым я так долго наблюдала.
Я покосилась на его кресло и поймала на себе встревоженный взгляд глаз цвета потемневшего от времени грецкого ореха. Не совру, если скажу, что этот взгляд обжег меня и даже немного напугал.
— Мужчине… э-э… который сидит за вами, — запинаясь пробормотала я. — У него… такое странное выражение лица.
Дослушивать мои сбивчивые объяснения угрюмый тип не стал. Он поднялся со своего кресла и приземлился рядом со спящим.
— Эй, мистер, как вас там, будь оно неладно, — донеслось до нас хриплое бормотание угрюмого типа. — С вами все в порядке или мне стоит проверить ваш пульс?
