— А можно без нее? Просто устроим кон-кран-так-цию, и все?
— Кувалда, ты сам не понимаешь, на какую золотую жилу нарвался. Представь, что будет, если ты выиграешь выборы?
— Что?
— Ты создашь прецедент. Все поймут, что Великие Дома сознательно зажимают демократические преобразования. По какому праву горстка магов давит свободный Тайный Город? И у нас в Темном Дворе тоже давно пора навести порядок. Эти навы, знаешь ли, слишком много себе позволяют. — Биджар задумчиво уставился в потолок. — Налоги такие, что Спящий боится проснуться, чтобы не остаться нищим. Свободное предпринимательство практически невозможно. Честных торговцев взяли за горло!
— Ты чо, князя собрался того… на выборы? — Крамольная мысль настолько поразила фюрера, что вопрос он задая звенящим шепотом.
— А почему нет? — с энтузиазмом поинтересовался Хамзи. — Все обитатели Темного Двора должны иметь равные права! И все обитатели Зеленого Дома тоже. Прикинь, Кувалда, вдруг тебя выберут фюрером Зеленого Дома?
— Бреф!
— Это не бред, это демократия. И главное — создать прецедент.
— Я буфу прецефент! — догадался фюрер. — Я им стану!
— Вот-вот. — Убедившись, что одноглазый заглотнул наживку и с крючком, и с леской, и с доброй половиной удилища, Хамзи позволил себе расслабиться и перейти к насущным проблемам. — Значит, так. Кувалда. Стволы у тебя будут. Начинаешь агитацию, а под шумок будешь резать конкурентов, где только можно, исправляя, так сказать, электоральные ошибки природы. Усек?
— Усек. — Одноглазый с уважением посмотрел на шаса. — А кто мне агитацию буфет фелать? Я не умею.
— На этот счет не волнуйся! — Биджзр поставил на стол бутылку коньяка и придвинул собеседнику бокал. — Деньги у тебя пока есть, так что справишься. Да и мы поможем.
* * *
Жилой комплекс «Квартал»
Москва, Ленинский проспект, 18 марта, четверг, 03:03
Он сзади. Его руки скользят по ее бедрам, дыхание щекочет шею, а напор сводит с ума. Он стремителен, дик, но в то же время — нежен. Он ласков и необуздан. Ирина открыла глаза. Сон или явь? Распознать невозможно.
Несколько часов, которые она провела с Фомой, слились в цепочку наслаждений. Предчувствие, охватившее Ирину в клубе, не обмануло: хромой Калека — он сказал, что эта кличка его не обижает — оказался неутомимым любовником. Страстным, сильным и охочим до выдумок. А еще — остроумным собеседником. А еще — настоящим мужиком, лишенным предрассудков и комплексов. И она потеряла голову… По-настоящему, как сопливая девчонка, как влюбленная десятиклассница. Ей нравилось смотреть на Калеку, держать его за руку, прижиматься к его груди, и она была готова позволить ему все, что угодно. Никто, ни один мужчина и ни одна женщина не курили до сих пор в квартире Ирины — Фоме она даже не заикнулась о запрете, и ароматный дым сигар смешался с изысканными запахами ее дома. Рядом с Калекой ей хотелось чувствовать себя не богатой стервой, а обыкновенной женщиной, слабой и беззащитной.
Рядом с Фомой?! Блаженная дремота окончательно покинула Ирину. Она резко села на кровати — Фомы не было. Сколько я спала? Десять минут? Час? Который час? Быстрый взгляд на часы. Четвертый? Но это ни о чем не сказало Ирине — с тех пор как, покинув клуб, они приехали в ее жилище, она ни разу не поинтересовалась временем. Четвертый час — это много или мало?
Женщина торопливо встала с постели, накинула халат и вышла из спальни.
Неужели у такого чудного вечера будет такое подлое окончание? Неужели он просто вор? Сама хороша — привела домой первого встречного…
— Ой!
Пиджак Калеки лежал там, где его бросил хозяин; в одном из стоящих в холле кресел. Рядом валялись брюки и сорочка. На душе стало легче. «Нет, я не могла так ошибиться!» Ирина улыбнулась и машинально поправила волосы.
— Дорогой!
— Соскучилась?
Фома вышел из ванной в полотенце, обернутом вокруг бедер, и с мобильным телефоном в левой руке. Будь все проклято! Ирина уже забыла, что ровесники — а она была уверена, что если Калека и старше ее, то совсем ненамного — могут быть вот такими: плотными, мускулистыми и ненасытными. Прав был Фома там, в клубе: изысканная чувственность зрелости. Что может быть прекраснее? И она была права, что, потеряв голову, согласилась пойти с ним, а молодому любовнику велела даже не звонить сегодня.
— Секретничаешь? — Ирина кивнула на телефон.
— Ага.
Он небрежно бросил трубку в кресло, подумал и вытащил из кармана пиджака завернутую в целлофан сигару. Вскрыл, блаженно откусил кончик и потянулся за зажигалкой.
— Красота!
— Ты когда-нибудь выпускаешь сигару изо рта?
Ирина недолюбливала табачный дым, даже такой ароматный, но постаралась, чтобы в ее голосе не было и намека на недовольство. Ни одной ворчливой нотки.
— Хороший табак большая редкость.
— Неужели?
— Ты мне поверь. — Он развалился на модном диване, пыхнул ароматным дымом и взялся за стоящую на маленьком столике бутылку с вином. — Огромная редкость.
— Почему-то я тебе верю. — Ирина присела рядом, приняла у мужчины наполненный бокал и пригубила вино.
— Я умею говорить правду, — серьезно произнес Фома.
— Разве правду надо говорить как-то по-особенному?
— Да. — Калека задумчиво посмотрел на свой бокал. — Говорить правду — большое искусство. Люди забыли его и предпочитают молчать. Или лгать. Это намного легче.
— За правду можно пострадать.
— Широко распространенное заблуждение, — покачал головой Калека. — Гораздо проще и быстрее пострадать за ложь. Правильно сказанная правда еще никому не принесла вреда.
И почему-то Ирина опять поверила каждому слову Фомы. Этот спокойный, уверенный в себе мужчина просто не мог врать. Она придвинулась ближе и потерлась щекой о его плечо, ощутив играющие под кожей мускулы. Крепкое, мощное плечо, к которому так приятно прижиматься. Ирине вновь захотелось любви. Чтобы сильные руки Фомы сдавили ее в объятьях, чтобы Калека вошел в нее, а она, не в силах сдержать сладость нахлынувшей волны, кусала и царапала его плечи и спину так, как это уже происходило. Желание было сильным, но Ирина, благодаря тонкому мостику возникшего между ней и мужчиной понимания, чувствовала, что еще не время. Что Фома обязательно будет любить ее еще и еще, но чуть позже. А пока он наслаждается тем, что просто сидит рядом с ней, пыхтит сигарой, потягивает вино и поддерживает неспешный, очень мягкий разговор.
— Расскажешь о своих татуировках?
— Сделал в молодости… — Калека глотнул вина.
— Не хочешь говорить?
