Встав на колени прямо на битое стекло, я в окно наблюдаю за ребятами из санитарной службы. Они по очереди вылезают из грузовика. Затем, всунув руки в отверстия, я хватаю прутья решетки и притягиваю ее на место. Тянуть обратно легче, чем отрывать ее от окна. Я стараюсь приладить ее как можно ближе к окну, чтобы щели не было заметно с улицы. Затем, осторожно просунув руки между осколками стекла, все еще торчащими в раме, я снимаю фото с окровавленного зубца решетки.
Сознание покидает меня.
Спазмы одолевают. Ощущение такое, будто теперь чья-то гигантская рука сдавливает мне кишки и стучит по ним кулаком. Мужественно перенося боль, я доползаю до двери в подвал, оставляя на полу кровавые следы от своих ладоней. Мгновение я тупо пялюсь на лестницу: может, предоставить себя воле силы тяжести. Пусть она снесет меня вниз. Я ведь просто жажду плюхнуться в подножие лестницы кровавой кучей плоти, битого стекла и сломанных костей.
Нет. На самом деле я этого не хочу. Воспользовавшись передышкой спазмов, я поднимаюсь на ноги и мучительно спускаюсь вниз. Черт! С такими успехами меня здесь найдет каждый: кровь из ладоней все еще обильно капает на пол. Сунув их под мышки, я полагаюсь на волю памяти, и она приводит меня сквозь густую темень прямо к подвальному чулану. Открыв плечом дверь, я валюсь на пол между грудами сломанных парт, не в силах больше терпеть кулачные бои разбушевавшегося в моих кишках зверя.
— Черт! Черт! Черт! Черт! Пусть это прекратится! Стоп! Стоп! Стоп!
— Эй?
— Черт! Вот дерьмо! Дерьмо! Дерьмо!
— Эй!
— Ну, пожалуйста! Пожалуйста! Пожалуйста!
— Убирайся отсюда.
— Нет! Нет! Нет! Нет!
— Это мое место. Убирайся отсюда.
— Нет! Дерьмо! Черт! Про… прос… то остааавьт… меня… вот дерьмо!!! в покое!
— Нет, придурок. Тебе придется уйти. Я… о черт! Ну и видок у тебя!
Спазмы прекращаются. Мои кишки ненадолго расслабляются. Я могу открыть глаза.
Она сидит в нескольких ярдах, светя мне в лицо фонариком… Девочка, чью фотографию я все еще сжимаю в своей руке.
Она указывает на мое лицо.
— Это копы с тобой сделали?
— Нет.
— Нет?
— Нет.
— А это что?
Она показывает мне на голову. Только это совсем не на голове. Это раскрытый наручник, свешивающийся с моей поднятой руки и ударяющий меня по подбородку.
Она укоризненно покачивает головой.
— И копы тебя не трогали.
— Нет.
— Ага. Ну, как скажешь. Только тебе все равно придется убраться отсюда.
— Покажешь договор аренды на это помещение?
— Ну да, у меня его нет. Только это мое убежище. Найди себе свое.
Я касаюсь своего лица.
— Ты знаешь, что-то мне не хочется гулять именно сейчас.
— Отчего же? Полиции ты ведь неинтересен.
— Мне нужно остаться здесь.
Она поднимается.
— Слушай, ты, придурок. Тебе надо уходить отсюда. Ясно?
— Я… ххххх…
И вновь накатывают спазмы. Я резко подтягиваю колени к груди.
— О, черт! Да ты же наркоман. У тебя ломка начинается. Вот, держи.
Она вынимает что-то из кармана и протягивает мне. Это двадцатидолларовая банкнота.
— Иди купи себе дозу. Только займись этим где-нибудь в другом месте.
— Я… ох-м. Я… не… мммм.
Она пятится назад.
— Не смей блевать здесь! Только твоей рвоты мне здесь не хватало.
Я крепко стискиваю зубы, мотая головой из сторону в сторону. Не из-за нее, конечно, но из-за боли, что вгрызается в мою плоть. Она подходит ближе, подставляет свой кроссовок «Найк» под мою задницу и пытается подтолкнуть меня к выходу.
— Уходи! Уходи отсюда!
Рвотные рефлексы одолевают меня, и сгусток желтоватой желчи шлепается прямо ей на кроссовок.
— Вот дерьмо!! Выметайся отсюда!
Теперь она со всей силы пинает меня в живот. Удары ее кроссовок новыми приступами боли отражаются на моих кишках. Я пытаюсь блокировать ее удары, и фотография, которую я держал в руке слетает на пол. Она вопросительно смотрит на свое изображение, подмоченное в крови. Я поднимаю вверх руку.
— Ам… Амандаанммм.
Она бросается к двери. Мне удается схватить ее за штанину. Она останавливается и наступает свободной ногой мне на руку.
— Отпусти!
Она пытается выдернуть ногу из моей хватки, но, черт! Я держу ее крепко.
— Я буду кричать! Вот увидишь!
Она заливается криком и опускается на корточки, чтобы вцепиться ногтями в мою руку и высвободить свои джинсы. Я хватаю ее за запястье.
Щелк!
Она замолкает и смотрит на наручник, который мне удалось захлопнуть на ее правой руке. Теперь она никуда не убежит.
— Вот об этом ты еще пожалеешь!
— Сними его!
— У меня нет ключа.
— Боже! Как мне все это осточертело!
Мы сидим молча рядом, спинами облокотившись о стену. Спазмы не возвращаются уже около пяти минут. Я уже начинаю надеяться, что они не вернутся и вовсе.
— Дай мне ее посмотреть.
Она тянется к фотографии, лежащей на полу.
— Не трогай ее.
Она замирает.
— Это еще почему? На ней я.
— Смотри, не дотрагивайся до крови.
— Как скажешь.
Она осторожно поднимает ее за края. На самом деле, Вирус не выживает вне тела хозяина. Просто я не хочу, чтобы она испачкалась в крови, что некогда служила пристанищем этому монстру.
— Не могу поверить, что они дали тебе ее.
Она швыряет ее обратно на пол.
— Как ты меня нашел? Тебе сказал этот болван Доббс?
— Может быть.
— Это все полная чушь! Этот парень сам не знает, во что ввязался.
— Да, он не знает, во что ввязался.
— Но, мне, вообще-то, все равно. Домой я не вернусь.
— Еще как вернешься…
Я потрясаю наручниками. Она поворачивается ко мне.
— Тебе когда-нибудь удавалось протащить по улице орущую девочку и остаться незамеченным?
При этих словах мне вспоминается одна ночь, лет двадцать назад. Кричащая девочка. Мой неутолимый, неконтролируемый голод… Ну да ладно. Что было, то было. Этого уже не исправить.
— А ты никогда не лежала без сознания в рюкзаке, пока кто-то беспрепятственно носил тебя по городу за плечами?
