— Дейл, о чем ты?
— Очень умно, дорогая. Очень. Нанять того же человека, которому ты заплатила за похищение дочери, чтобы потом он ее нашел.
— Это не так.
Теперь он разыгрывает перед присутствующими свое шоу: репетицию того, что несколько дней спустя выйдет на суд более широкой аудитории. Замечательно. Ничего лучше для меня и придумать нельзя. Так я хоть отвлекусь от собственного неистового зверя, который теперь гложет мои кости.
— Да. Сейчас я расскажу тебе, как все произошло на самом деле. Как же наивно было с моей стороны не догадаться об этом, когда я лично встречался с ним.
— Убью тебя.
Мэрили разбивает что-то еще.
— Джентльмены, был бы признателен, если бы вы не дали моей жене навредить себе.
Какие-то стремительные движения, небольшая потасовка, и все замирает.
— Пожалуйста, только не причините ей вреда. Был бы признателен, если бы вы вкололи ей половину ампулы вещества, которым я успокоил свою дочь. Новый шприц вы найдете в кейсе. Внутримышечного будет достаточно.
— Нет! Пошли к черту! Нет!
Она громко вопит. Тем временем Хорд мило воркует над дочерью. А я провожу время в ужасных предсмертных агониях. Внезапно Мэрили затихает.
— Так лучше, не правда ли? Самое смешное то, что я подозревал тебя в измене с этим рваньем, которое ты наняла. Правду я заподозрил только тогда, когда мои люди, которых я направил по твоему следу, рассказали мне о твоей встрече с Доббсом. Полагаю, ты заплатила ему за то, чтобы он как-то пристроил твоего вонючего любовника. Что же произошло дальше? Ах, да. Наверное, он отказался и принялся шантажировать тебя?
Мэрили тихо вздыхает на диване.
— Нет, не отвечай. Просто расслабься. Значит, шантаж. Иначе зачем бы тебе понадобилось убивать его?
Я стараюсь как можно сильнее сконцентрироваться на истории, которую собирает вокруг всех нас Хорд: вокруг своей жены, меня, Доббса, пытаясь все время оставаться на шаг впереди, предвидеть возможные промахи, увидеть, как все будет смотреться в готовом виде. Его жена и я замешаны в сговоре о похищении девочки. Его жена — убийца Доббса. Я изо всех сил пытаюсь представить, как Хорд уладит остальные несоответствия. Как соберет свою мозаику. Это кажется мне довольно проблематичным. И это здорово меня отвлекает. Здорово. Но не настолько сильно.
Боль все нарастает.
— Трагедия. Настоящая трагедия в том, что я не смог спасти тебя от самой себя. Трагедия в том, что, несмотря на все твои попытки забрать у меня дочь, я продолжал любить тебя и старался уберечь тебя от твоих собственных слабостей. Но было слишком поздно. Слишком поздно, потому что ты уже совершила это ужасное убийство руками своего новоиспеченного любовника.
Боль затмевает все вокруг.
— Как хорошо, что я вспомнил об укрытии, в котором Аманда пряталась прошлым летом. И как неумно со стороны твоего кавалера было использовать в качестве убежища место, где он недавно совершил еще несколько убийств. Устроил настоящую резню. Скажи, кому пришло бы в голову посмотреть обследовать это место? Как ужасно все это!
Глупец. Я и не знал прежде, что такое настоящая боль.
— Слава Богу, что мы вовремя подоспели и спасли Аманду. От еще большего вреда, которое он мог бы ей причинить.
Кажется, я открыл новую разновидность боли.
— Так вот почему вы ссорились. Потому что он дурно с ней обращался? Мне хочется в это верить. Мне хочется верить в то, что твои материнские инстинкты, в конце концов, возобладали и ты предприняла безнадежную попытку спасти нашу маленькую девочку. Как же смело ты вела себя, борясь с ним, как ужасно он поступил с тобой, воткнув иглу в твою руку и сделав тебя совершенно беспомощной…
Боль. Лишь только боль. Она живет.
— Беспомощной, чтобы спасти свою дочь. Ты видела, как он касался ее. И делал это прямо на твоих глазах. Беззащитной перед ним, когда он, наконец, переключил свое внимание на тебя. Как ужасающе закончился для тебя тот вечер. Если бы только мы приехали немного раньше… Мы бы не просто отомстили этому подонку за тебя и нашу маленькую девочку, но спасли бы и тебя.
Она дышит.
— Но. Сейчас все уже кончено. Все кончено. Возможно, твое сердце успокоится, зная, что твоя дочь теперь в безопасности. Дома. В руках ее любящего отца.
Боль поселилась в моем теле.
Слышен хрип, неровные шаги, спотыкание Мэрили, надвигающейся на мужа и норовящей вцепиться ему прямо в лицо. Между ними возникает агент, отталкивает женщину от Хорда и валит на пол. Хорд снисходительно кивает, будто он предвидел ее реакцию на его отвратительную историю.
— Переверните ее.
Агент хватает ее за талию, пока Хорд осторожно опускает девочку в кресло.
— Оголите шею.
Агент сметает волосы с шеи Мэрили и оттягивает воротник ее блузки вниз. Хорд куда удаляется, а затем вновь появляется с черным кейсом с закругленными углами. Присев на корточки, он тычет им прямо в лицо Мэрили и открывает его, словно шкатулку с драгоценностями.
— Я закончил.
Она обреченно стонет. Он вынимает что-то бело-розовое из кейса.
— И я даже уже кое-что попробовал.
Он отставляет кейс в сторону.
— Дважды.
Он поднимает это что-то, зажатое между его большим и средним пальцами.
— В первый раз на Уитни. Можно сказать, это была персональная разработка.
Он кладет бело-розовое нечто себе на ладонь.
— А во второй раз совершенно случайно, в центре города на каком-то оборванце.
Что-то бело-розовое внезапно раскрывается прямо на ладони Хорда, словно диковинная ракушка.
— Пришло время для очередного испытания. На этот раз, думаю, дозу можно значительно увеличить.
Он подносит свое изобретение к лицу, широко раскрывает рот и кладет его внутрь. Затем он с силой хлопает челюстью, плотно стискивая зубы. Мэрили принимается неистово вертеть головой из стороны в сторону.
— Держите ее крепче.
Агент придавливает ее голову к полу. Хорд наклоняется к шее своей жены, его рот максимально раскрыт, мышцы и сухожилия его собственной шеи напряжены до предела. Он склоняется все ниже и ниже и кусает ее.
Я нашел носителя. Только уже не могу его обезвредить.
Я стал самой болью.
Меня мягко окутывает спасительный черный туман.
Я мертв.
Теперь я могу спокойно пройтись по закоулкам своей памяти, вспоминая прожитую жизнь.
Помню, каким маленьким и беззащитным я чувствовал себя в доме моих родителей. И как они пользовались моей беспомощностью, отец и мать. Помню темноту и избивающие меня руки. Помню ремни, хлещущие меня. Помню ужасные шрамы на теле, излеченные годами спустя, когда во мне уже поселился Вирус. Шрамы находили у меня добросердечные преподаватели. Помню, как отец и мать отчаянно вырывались из рук полицейских. Это все, что осталось у меня от родителей. Затем появились другие. Со мной никто больше года так и не продержался: гены давали себя знать.
