— Э-э… Я тоже. — Феофан ожидал, что Борис возьмет быка за рога, и несколько замешкался.
— Возникли серьезные проблемы. — Очки Глеба холодно блеснули.
— Уверен, мы сможем решить их за одну ночь, — попытался пошутить митрополит.
— Надеюсь.
— Мы не были представлены, — елейным тоном произнес Осиновский. — Называйте меня Борис Иосифович.
— Ваше присутствие обязательно? — поморщился Глеб. — Вы должны были слышать, что здесь предполагается конфиденциальный разговор.
— Я некоторым образом причастен к темам, которые планирует обсудить уважаемый Феофан.
Митрополит впервые видел их рядом и неожиданно поймал себя на мысли, что сравнение не в пользу Осиновского. Если все в поведении Бориса выдавало хитрость и цепкость, то Глеб дышал силой и властью. А еще несокрушимым спокойствием. Он даже не изменился в лице, увидев здесь Осиновского. И Феофана, в который уже раз, посетила предательская мысль: «А не совершил ли я ошибку, пытаясь играть против гиганта?»
— Давно мечтал познакомиться с тобой, Глебушка, — улыбнулся Борис. — Столько разговоров, столько слухов… Представляешь, ты считаешься легендой. А уж широте твоих экономических интересов можно только позавидовать.
— Кажется, я веду себя достаточно корректно, — улыбнулся Сухоруков. — По крайней мере, с вами, Борис, у нас не случалось конкурентных войн.
— Борис Иосифович, — мягко проблеял Осиновский. — Если ты не возражаешь, Глебушка, я бы очень хотел, чтобы ты называл меня Борис Иосифович. Будь добр, прояви уважение, хорошо? А что касается войн, то тут ты прав, да… Бодаться со мной тебе не позволило бы простое здравомыслие. Возможности у меня шире, Глебушка, да и связи получше, да… Хотя Перловский комбинат ты мне не уступил.
— Не счел нужным выдергивать его из своих списков, — отозвался Сухорукое. — Комбинат работает, дает прибыль, а ты бы выдавил из него все соки, Боря, да выбросил на помойку.
— Теперь все изменилось, Глебушка. — Если Осиновского и покоробила появившаяся в тоне Сухорукова фамильярность, то он никак этого не проявил.
— Тебя заставили измениться. А тогда у меня не было ни времени, ни желания заниматься твоим воспитанием.
Пальцы Феофана выбили на подлокотнике кресла короткую дробь. В дерзости Глеба не было лихости отчаяния, нервной выпендрежности или показушной грубости. Он не боялся Осиновского и не считал нужным скрывать от Бориса свое истинное отношение к нему. Это не увязывалось с теми наметками разговора, которые продумывали митрополит с Осиновским. По их глубокому убеждению, сам факт появления Бориса должен был заставить Глеба испугаться. Убеждение оказалось ошибочным.
— Глеб, — медленно начал Феофан. — Ты все не так понял…
— Глеб понял все правильно. — Осиновский почувствовал, что митрополит готов отступить, выругался в глубине души, но самообладания не потерял. — Ты, Феофан, сильный и известный человек и должен дружить с известными и законопослушными людьми, а не с бывшими уголовниками. Ты по праву займешь пост патриарха. — Темные глаза Бориса резко сверкнули в сторону Сухорукова. — И тебя, Глеб, рядом не будет.
Они нахально поставили «Мерседес» прямо посреди двора, пропустили мимо ушей предложение передвинуть машину в сторону, чинно уселись неподалеку, на маленькой лавочке, укрытой от дождя небольшим навесом, и одновременно развернули газеты. В отличие от охранников митрополита, которым уже доводилось видеть эту парочку, телохранители Осиновского вытаращились на Нара и Нура с большим удивлением. Лысые, ушастые, облаченные в одинаковые дорогие костюмы, они отличались разве что размерами да предпочтениями к прессе: здоровенный Нар углубился в «Спорт-Экспресс», а маленький Hyp небрежно листал «КоммерсантЪ».
Некоторое время телохранители молча изучали спутников Глеба, уделив особое внимание выдающейся комплекции Нара, а затем двое из них, тонкий, восточного типа, с быстрыми черными глазами, и плечистый, с грубыми, рублеными чертами лица, подошли к скамейке.
— Привет.
— Здорово, — немедленно отозвался Hyp. — Скучаете?
— Типа того.
— У меня еще пара журналов есть, — жизнерадостно поведал маленький. — Хотите?
— Не, — дернул головой тонкий. — Не надо.
— Хорошая машина, — протянул рубленый, кивнув на мокнущий под дождем «Мерседес». — Бронированная?
— Наверное, — пожал плечами карлик.
— А чего модель старая?
— Старая? — переспросил Hyp и ткнул локтем напарника. — Слышь, умник, чего у нас машина старая?
— А он не говорил, что нужна новая, — пробурчал Нар, не отрываясь от газеты.
— Хозяин не говорил, что нужна новая, — передал сообщение карлик. — Наверное, его все устраивает.
— Жадный?
— Э-э… — Hyp сосредоточился, пару секунд старательно хмурил брови, шевелил губами, но, сообразив, что без помощи не обойтись и на этот раз, вновь ткнулся в бок Нара. — Слышь, умник, хозяин у нас жадный?
— Расчетливый, — коротко отозвался гигант.
— Расчетливый, — улыбнулся карлик.
— А вы при нем няньками, что ли? — Тонкий, скользнув презрительным взглядом по Нуру, переключил уважительное внимание на скалоподобные плечи Нара.
На этот вопрос маленький ответ знал.
— Он нянька, — Hyp коротко кивнул на напарника. — А я гувернантка.
И, всем своим видом показывая, что разговор окончен, вновь углубился в газету.
— Это тебе не по зубам. Патриарх слишком много значит для страны, для народа, для власти, чтобы решение о его избрании мог принять бывший полковник КГБ.
— Даже так? — Сухоруков посмотрел на Осиновского с легким интересом.
— Да, Глебушка, именно так. Или ты думал, что я неспособен сложить два и два? Поверь, я немножко знаю о твоих подвигах. И о том, что ты считаешься погибшим. И о тех деньгах, которые ты выудил из Комитета государственной безопасности. Я знаю все. Прикинь, в живых осталось достаточно много людей, которые с большим интересом узнают о твоем чудесном воскрешении. Тебе это надо?
— А твой богопротивный Союз мы в два счета предадим анафеме, — поддакнул успокоившийся Феофан. — Виданое ли дело — костры для еретиков в наши дни?!
— И построишь свою предвыборную агитацию на борьбе с Курией?
— Гениально, правда? — улыбнулся Осиновский и скромно добавил: — Я придумал. Инструмент, созданный, чтобы привести кого-то к власти, мы задействуем принципиально по-другому. Статейки о возрождении черносотенства, о свободе совести… пара уголовных дел против твоих проповедников… я слышал, что они жгли наркодилеров?
— Ага, — подтвердил Феофан.
