— Почему ты так думаешь?
— А разве это не так?
— Это не так.
Московское управление по борьбе с наркотиками считалось лучшим в стране, и его громкие успехи неоднократно становились темой телевизионных репортажей.
— Майор, я ходил в «сквер» с детства, я там вырос, м… твою, и знаю, что мои дети тоже туда пойдут. И их дети. Я там поцеловался первый раз в жизни. И девчонку на танец пригласил. И с женой я там познакомился, понял? — Глаза Копылова яростно сверкнули. — Последние несколько месяцев этот дилер oшивался там постоянно. Я знаю двух ребят, которых он посадил на иглу. И … вы сделали, чтобы этого не случилось?! Ну, майор, ответь? Перед тем, как меня посадить, ответь: … вы сделали, чтобы мои сыновья не попали в это дерьмо?!
— И сегодня ты не вытерпел? «Сейчас он скажет!»
Но вспышка у задержанного неожиданно прекратилась. Он помолчал, затем без спроса взял со стола пачку сигарет Рубахина, прикурил и, выпустив вверх облако дыма, спокойно ответил:
— Кто-то должен был сказать этому гаду, чтобы он убирался.
— Но ты его не убивал.
— Нет.
— На твоей одежде обнаружена кровь. Откуда?
— Они меня избили, — пожал плечами Копылов. — Это все видели.
— Да, я знаю…
«Глухарь». Рубахин уже понял, что Володя не расколется. Во всяком случае, не сейчас. Надо копать, искать, проводить очные ставки и под микроскопом изучать каждую капельку крови на его одежде. Собирать доказательства и трясти свидетелей. Майор посмотрел на спокойного Копылова.
— Можно вопрос без протокола?
— Честно без протокола?
— Честно, — кивнул полицейский.
Секунду задержанный колебался, затем кивнул:
— Давай.
— У тебя двое детей, семья и отличная работа. У тебя жизнь, Володя, неплохая жизнь. Зачем ты это сделал? Сообщил бы в полицию, создал бы инициативную группу, надавили бы на депутатов, на префектуру… Черт возьми, неужели ты думаешь, что нам трудно было бы поставить в «сквере» пару патрульных?
— И у каждой школы?
Рубахин замолчал.
— И в каждой подворотне?
— Почему ты это сделал?
— Я понял, что это мое дело. Что меня это касается, — медленно ответил Копылов и просто добавил: — А самое главное, я перестал их бояться.
— Свидетели говорят, что несколько дней назад в «сквере» появилось граффити: крест, переплетенный виноградной лозой. Как раз в том самом месте, где обычно стоял драгдилер. И вчера, во время разговора, ты несколько раз указывал на этот рисунок. Это так?
— Да, — кивнул Володя.
— Что он означает?
— Это знак Курии. Там, где он есть, наркотики не продают.
— Ты верующий?
— Да.
— Ты член Союза ортодоксов?
— Да.
— Это они приказали тебе убить драгдилера?
— Не упрощай ситуацию, майор, — скривился Копылов. — Не надо.
— Почему не надо? — удивился Рубахин. — Ты верующий человек, а где в Библии сказано, что можно убивать?
— Тогда напомни мне, где в Библии сказано, что можно продавать наркотики подросткам?
— Это разные вещи!
— Неужели?
Телефонный звонок не позволил Копылову выдать еще одну эмоциональную вспышку. Майор видел, что задержанного задели его слова насчет религии, и надеялся, что вот сейчас… Проклятый звонок! Он снял трубку.
— Да? — Пауза. — Кто? — Пауза. — Черт! — Пару мгновений Рубахин буравил взглядом Копылова, затем приказал: — Пусть проходит… и пришлите кого-нибудь доставить задержанного в камеру. — Полицейский положил трубку. — Прибыл ваш адвокат.
Рубахин знал, что нарушает все возможные правила, но поступить иначе не мог: он понял, что просто обязан переговорить с адвокатом прежде, чем тот встретится с задержанным. Обязан. Потому что появление в участке самого Будды, президента Мозамбика или неуловимого пока бандита Чемберлена майор встретил бы с куда меньшим удивлением.
Николай Степанов! Звезда уголовного права и самый высокооплачиваемый адвокат страны, мастер защиты и злой гений прокурорского корпуса. Степанов «вытягивал» самые безнадежные дела, и максимум, что могло угрожать его подзащитным, — условный срок. Рубахин знал о Степанове только понаслышке — в его послужном списке отсутствовали громкие дела, — а потому был потрясен появлением легендарного адвоката, примчавшегося на помощь мелкому инженеру автомобильного завода.
— Вы будете защищать Копылова?
— Вас что-то не устраивает, офицер? — Развалившийся на неудобном стуле Николай зевнул. — Извините, не выспался.
Массивный, тяжеловесный, страдающий отдышкой, он не производил впечатления легкого на подъем человека. Какая же сила выдернула гения из теплой (дорогостоящей) кровати, в теплом (дорогостоящем) доме?
— Копылов не похож на человека, способного оплатить даже те десять минут, что вы тут находитесь, — буркнул майор, — Вы что, друзья детства? Или он ваш племянник?!
— С какой стати вас волнуют меркантильные вопросы? — Голос Степанова похолодел. — Владимир Петрович официально является моим клиентом. Меня наняла его супруга, и я буду представлять интересы господина Копылова в суде. В чем он обвиняется?
Пару мгновений Рубахин в полной прострации таращился на адвоката, после чего покрутил головой:
— А вы не знаете?
— Давайте не будем выяснять, что я знаю, а что нет. Я хочу услышать ваши объяснения: почему господин Копылов провел эту ночь в кутузке, а не в собственной квартире? Почему он не поцеловал на ночь своих детей, а его жена плакала до утра? Я хочу знать, в чем причина грубого полицейского произвола, направленного против честного, но беззащитного человека?
«Ну, насчет беззащитности Степанов, пожалуй, перегнул, — тоскливо подумал полицейский, — Имея за спиной такую акулу, Копылов мог расстрелять драгдилера из пулемета перед толпой журналистов с видеокамерами. И отделаться общественным порицанием…»
— Друг мой, — недовольно бросил Степанов, — если вы собираетесь играть в молчанку, придется вызвать сюда вашего непосредственного начальника. Как вы правильно заметили, мое время необычайно дорого, поэтому я не собираюсь находиться здесь больше, чем это необходимо. Выписывайте пропуск, приносите господину Копылову официальные извинения, и мы уедем.
— Он обвиняется в убийстве, — выдавил из себя полицейский.
— Как интересно! У вас, разумеется, есть неопровержимые доказательства?
— Господин Копылов был задержан неподалеку от места убийства.
