– Значит, так, – бодро сказал он вслух. – Когда я бежал, луна была вон там, потом, когда сидел, – вон там, потом взошло солнце, вон там, значит, мне нужно взять немного правее.
«На работу я сегодня не попаду, – подумал Бен, забирая чуть правее. – Ну и черт с ней, с работой. Если уволят – плевать. Найду работу поинтереснее, чем в „Шульце“».
Бенджамиль зябко поежился. Часа полтора назад он снял с себя разодранный в двух местах комбинезон и опрометчиво выбросил его в кусты. Теперь сырой утренний холодок пробирал до самых костей. От этого еще сильнее хотелось домой, в тепло, к горячему душу, к бутерброду с соевым маслом, к огромной кружке горячего кофе, даже к двум кружкам. Бенджамиль пошевелил во рту сухим языком. Нет худа без добра. В жару было бы еще хуже, а так и потерпеть можно. Тем более, сколько еще идти, один бог знает. Нужно выйти из леса к соевым плантациям, пересечь сами плантации, и только потом он окажется на окраине аутсайда, причем совершенно неизвестно, в каком конкретно секторе. А поскольку денег у него нет… Глупости! Глупости все это! Неважная чепуха. Главное – дойти до аутсайда, а там уж он сообразит, как попасть домой.
Бен представил знакомый запах в маленькой прихожей, представил заправленную кровать, тонкий слой пыли на полках с антикварными игрушками. В голове шевельнулся болезненный червячок сомнения. А что, собственно, ждет его в бело-оранжевом секторе, кроме кружки плохого кофе и теплого ароматического душа? Новый корпоративный телефон в ухо? Бракоразводный процесс? Пыльные полки?
Скука.
Скука и запустение. Смотреть старые фильмы. Дважды в неделю ходить на эмулятор беговой трассы. Один раз в неделю выпивать кружку пива у Гансана Маншаля. К сорока годам купить механическую канарейку… А Марси? Черт возьми! Он совсем забыл о Марси! Ну конечно же! Бенджамиль Френсис Мэй завершает процесс с Ириной фон Гирш, платит брачную неустойку и женится на Марси (если она, конечно, согласна стать миссис Мэй). Странная девушка из черного буфера перебирается в аутсайд к мужу. Никакой работы ни в «воротничке», ни в белом буфере для нее, само собой, не находится, и Марьям становится счастливой домохозяйкой. Лет через пять, при условии, что департамент демографии не откажет странным родителям в патенте на ребенка, она рожает Бену маленького славного сынишку и учит его стихам и песенкам. А если департамент не даст патента, то лет через десять Марси Мэй начинает дивно петь хором с механической канарейкой. Хотя есть и другой вариант. Вместо того чтобы тащить Марси в аутсайд, Бенджамиль может сам перебраться в черный буфер. Не так уж и страшно в буфере, если знать, что к чему. Но с работой для Мэя в буфере не лучше, чем с работой для Марси в «воротничке». Эй, люди! Кому нужны переводы с арабского на трэч?! Недорого перевожу с франглийского на китайский, немного говорю по-русски и португальски! Что? Не нужно? А не дадите ли тогда хоть немножко мелочи? Трубы горят, и мутит с позавчерашнего…
Бред! Бенджамиль пнул попавшуюся под ноги ветку. Самое ужасное то, что теперь ему претит эмулятор беговой трассы, а грязь черного буфера пахнет дерьмом и ржавчиной, а в Сити держат в банках отрезанные головы. И непонятно, где выход, поскольку неясно, где вход. И хочется, подобно Мучи, отправиться в Хадаш Иерусалим, только ведь и там то же самое, если не хуже.
«Может, я заразился чем-то от проклятого Мучи, – думал Бенджамиль. – Потерять старый дом легче, чем найти новый. Я видел смерть, видел любовь, я лизнул счастье, понюхал страх. Но что мне делать со всем этим? С умными словами, с глупыми словами? С людьми? С лесом? Или я схожу с ума?!»
Тук-тук-тук-тук! Тук-тук-тук! Бенджамиль замер, прислушиваясь. Где-то быстро колотили палкой по дереву. Колотили вдохновенно, с азартным ожесточением. Так может стучать ребенок, слишком звонко и бестолково. Но откуда за линией соевых плантаций может взяться ребенок? Разве что шкодливый отпрыск какого-нибудь богатого огородника вышел подышать свежим воздухом? Стук стих и через несколько секунд возобновился. Нет! Стучали слишком методично для ребенка. Стук опять стих и опять возобновился. На этот раз Бенджамиль уловил направление. Звук явственно шел откуда-то сверху. Бенджамиль задрал голову. Звук опять стих. Что-то серо-красное оттолкнулось от дерева и полетело, колотя по воздуху двумя оперенными веерами. Бенджамиль, замерев, глядел, как большущая птица, по крайней мере в три раза больше стандартного городского воробья, уселась на сосновый ствол метрах в шести от земли и принялась стучать длинным острым клювом по желто-коричневой коре, сосредоточенно и настырно: тук-тук-тук. Бенджамиль, задрав голову, глядел на удивительное создание, и постепенно до него доходило, что он, наверное, впервые за всю свою жизнь видит настоящую птицу.
– Не впервые… – тихо сказал кто-то за спиной.
Бен быстро обернулся. Как и следовало ожидать, за спиной никого не оказалось, зато Бен увидел тропинку. Узкая, едва заметная дорожка вилась между корнями деревьев и зарослями невысокого кустарника. Дорожка была такой дикой, такой брошенной, такой ничейной, что Мэй не смог удержаться от искушения. Дятел перестал выбивать носом пулеметную дробь, вспорхнул с дерева и полетел по своим птичьим делам, а Бенджамиль сошел на тропинку.
Плавный поворот, еще один. Солнце висит над левым плечом и слегка греет левую щеку. Тихо шуршит прелая хвоя под подошвами ботинок. Неторопливые мысли плывут в голове, в такт движению ног. Так идти бы и идти, не думая, куда и зачем идешь, ощущая запах смолы, стараясь позабыть о том, что каждый шаг так или иначе приближает тебя к душной суете гигаполиса.
Бенджамиль вздохнул. Пятую часть жизни полноценный работник «воротничка» вынужден проводить в дороге на службу и со службы. Он, скрючившись, летит в закупоренной со всех сторон таблетке и играет в дурацкую головоломку на интельблоке, или слушает дурацкие новости, или смотрит дурацкий лонгливер про честного трудолюбивого корпи, который благодаря своей старательности умеренно продвигается по службе. Жуть! А как здорово было бы возвращаться домой по едва приметной тропинке, хрустя сосновыми шишками, слушая шум ветра в верхушках сосен или стукотню красноголовой птицы? Тогда все обстояло бы куда как правильнее. Но разве это возможно? Даже мастер Пит прилетает в свой особняк на прыгуне, наверняка забирается в свой навороченный коттедж, съедает ужин из натуральной картошки по пять тысяч марок за кило, выпивает натурального портера и ложится спать, дабы утром забраться в прыгун и махнуть обратно в «воротничок», где без его гениального руководства все, конечно, пойдет прахом.
Беджамиль остановился. Сбоку от тропинки лежало огромное старое дерево. Его высохшие черные корни торчали над землей, точно скрюченные пальцы мертвого великана или как мумии тропических змей. Здесь тропинка делилась надвое. Одна, более отчетливая, исчезала за плотными зарослями молодого ельника, вторая, совсем неприметная, сворачивала направо. Бенджамиль в нерешительности поскреб висок. Идти направо или обогнуть ельник? Левая тропинка нравилась ему больше, но правая вела именно в ту сторону, где, по его расчетам, находились плантации.
Бен уже совсем было собрался повернуть направо, когда его уши уловили негромкий треск и из-за зарослей ельника показались трое мужчин в поношенных камуфляжных куртках непривычного покроя. Приключения, судя по всему, продолжались.
