– Военнопленный англичанин, – шепнул я Хатчу. – Разбудим?
– А стоит?
– Поговорим. Может, узнаем что-нибудь интересное.
Я подошел к англичанину и легонько потряс его за плечо. Когда парень открыл глаза, я выдал самую приветливую улыбку и сказал:
– Hi, cham. Nice to meet you.
Парень посмотрел на меня с удивлением. По виду это был типичный англичанин – рыжий, с мелкими чертами лица и светлыми глазами. Левая бровь была рассечена, губы вздулись, на скуле темнел здоровенный синяк.
– Don’t be afraid, friend, – сказал я и протянул ему руку. – We are with you.
Англичанин нерешительно протянул мне руку, но на его лице по-прежнему было написано недоумение. Ох уж эти англосаксы! Сноб на снобе…
– Prisoner of war? – продолжил я. – So we are. Very sad, isn’t it?
– Слушай, Леха, он какой-то странный, – шепнул Хатч. – Он вроде как не понимает. Может, у тебя с произношением что-нибудь не так?
– Обижаешь, Блэкмор. Я кандидатский минимум по английскому на пять сдал. У меня английский чище, чем у Шекспира.
– Русские? – внезапно спросил парень на самом настоящем русском языке. – Вы что, русские? Из России?
Тут у меня челюсть провисла до самого пола. А липовый англичанин просиял, что твой новенький рубль.
– Ты что, русский? – спросил я.
– А какой? А, усек – вас, наверное, форма моя с толку сбила. Так это миссия такая.
– Миссия? – Я начал понимать, что к чему. – Вот только не говори, что ты геймер.
– И вы тоже? – Парень внимательно нас осмотрел. – Да, дела!
– Слушай, ты ясно и точно скажи – играл?
– Играл. В «Солджерс оф Глори – 2». Знаете такую игрушку?
– Слышали.
– Я сетевуху загрузил, миссия «Божья кара», – говорил парень тихо и при этом стеснительно улыбался. – Это когда тебя выбрасывают с самолета вместе с диверсионной группой. Ты типа как британский сержант-десантник по фамилии Мейсон.
– И?
– Стал загружать игру, тут что-то сверкнуло, и я будто в воздушную яму провалился. Голова закружилась, в глазах потемнело. А как пришел в себя, вижу, я уже не в своей комнате за компьютером. Болтаюсь в каком-то лесу на дереве, на парашютных стропах.
– Короче, попал внутрь игры, – с понимающим видом сказал Хатч. – Со мной было почти то же самое.
– Я сейчас с трудом могу вспомнить, что чувствовал. Сначала подумал, это меня заглючило по-крупному. А потом понял, что все на самом деле происходит. Чуть со страху не обделался. Повисел немного, подумал и решил действовать. У меня девиз такой по жизни: «Надейся на лучшее, борись до последнего».
– Хороший девиз.
– Короче, я обрезал стропы и слез с дерева. Лес, темнота. Мешок мой с припасами, картой и рацией улетел куда-то. Стал его искать. Фонарь зажечь боюсь – вдруг патруль? Короче, ждал до утра. Потом все-таки нашел мешок, достал карту. И пакет с заданием…
– Погоди-ка, брат, тебя как зовут? – не выдержал я.
– Тога. Вообще-то я Толик. Но в виртуале – Тога.
– Будем знакомы, Тога. Я Леха, ник Алекто. А это Валерчик, в виртуальном миру – Хатч.
Мы обменялись рукопожатиями. Мне что-то так хорошо стало на душе, словами не опишешь.
– Ты откуда будешь, Тога? – спросил я.
– Казанский.
– О, почти земляк! – обрадовался Хатч. – Я из Поволжья, Самарская губерния.
– Нет, здорово, что вы здесь, – сказал Тога. – Как-то даже в погребе светлее стало.
– Так ты рассказывал, что карту и пакет нашел.
– А, точно. У меня было задание отыскать эшелон с горючим для ракет «Фау-2». Немцы его где-то на секретной станции южнее Кале держали, но авиация союзников его нашла, да только разбомбить не могла: агентура предупредила, что немцы в состав включили вагоны с военнопленными. Вот нам и поставили задачу: найти состав, потихоньку освободить заключенных, а цистерны с топливом взорвать.
– Видать, брат, ты всерьез заигрался, – заметил я, узрев в глазах Тоги воодушевленный блеск.
– Нет, реально было интересно. Станцию я нашел. Охраны там – мама не балуйся! Патрули с собаками, зенитки, танки, снайперы на вышках, фаустники. Сплошняком матерые Ваффен-СС, не какой-то там фольксштурм. А я один, со «Стеном», пистолетом и десятком гранат. Да еще взрывчатки килограмма четыре в мешке.
– То есть как один? Ты же говоришь, вас группой сбросили?
– По игре – да. Но в РЕАЛЬНУЮ Францию сорок четвертого года попал я один.
– Постой, так это что, не игра?
– Ребята, я вам десять минут объясняю – не игра это. Настоящая война. Я сам, когда понял, долго отходил.
– Это что, мы все втроем провалились в настоящий 1944 год?
– Выходит, так.
– Хороша уха из петуха! – Я почувствовал, что по моей спине ползут не то что холодные мурашки – муравьи-мутанты из жидкого гелия. И тут меня осенило. – Погодите, есть один способ проверить. Внимание!
Мой трижды повторенный ник не возымел никакого эффекта. Консультант не появился. Или это опять неведомые мне правила Главного Квеста, или же Тога прав и мы, страшно подумать, на войне. Да еще в плену. Мне вдруг стало очень нехорошо и морально, и физически.
– Лех, ты что? – Хатч озабоченно заглянул мне в лицо. – Плохо, да?
– Голова кругом пошла. – Я попытался взять себя в руки. – Ну и что было дальше, Тога?
– А ничего. На станцию я ползком пробрался. Из пистолета с глушителем вырубил часовых. Еще тогда заметил, что имитация уж больно точная – запах пороха, ствол у оружия раскаляется от выстрелов. Для игры ненужные подробности. Сумел обойти зенитные батареи и пулеметы. Было очень страшно. Каждое движение будто во сне. Прополз полметра – и лежишь, обливаешься путом, ждешь, когда по тебя шмалять начнут. Больше всего боялся, что собаки меня учуют. Потом вспомнил, что у собак вроде не нюх острее, а слух. Старался двигаться бесшумно. Пару раз собачки все-таки забрехали, но немцы только в мою сторону постреляли маленько. – Тога помолчал. – Как вспомню, жутко делается. Я лежу, а над головой пули свистят. Неприятно. А еще ни с того ни с сего меня смех начал разбирать. Когда я на дереве повис, порвал штаны на интересном месте. Думаю, застрелят меня, найдут труп, а у меня дырка на жопе. Стыдоба. Вы чего это так на меня смотрите?
– Дальше, дальше рассказывай.
– Короче, добрался я до путей. Заполз под отцепленный вагон, часа полтора лежал неподвижно, разглядывал все в бинокль. Вычислил вагоны с военнопленными, они все были помечены белыми треугольниками. Охрана все больше по перрону прохаживалась, на пути не спускалась. За два часа до рассвета слышу: вроде как гул самолетов. Немцы, понятно, засуетились, забегали. Я к цистернам переполз, заложил взрывчатку. Тут откуда-то овчарка выскочила, хорошо, вовремя заметил, успел из пистолета ее уделать. С одного вагона сбил выстрелом замок, открыл дверь. А там, прикиньте, одни девки! То ли венгерки, то ли польки. Забились в вагон и таращатся на меня испуганно. Я им говорю: «Уходите, вы свободны!», а они не понимают. Потом какая-то баба выпрыгнула, обняла меня, и следом за ней остальные как горох посыпались. Зацеловали чуть ли не до смерти. И тут заухало: где-то рядом начали бомбы падать и немецкие «эрликоны» застучали. Вот повезло, так повезло. Пока немцы по перрону метались, я еще пару вагонов открыл, там уже мужики были. И вот тут началось – снайперы с вышек все это дело заметили. Вот это было страшно. Я видел, как беглецам пули головы разбивали вдребезги. Столько народу поубивали, сволочи, что вспоминать не хочется, а забыть не получается. Но большинство все-таки прорвались под шумок. И я с ними. Отбежал подальше в лес и включил радиодетонатор. Так шарахнуло, что просто любо-дорого!
