Руменика вздохнула. Нет, неправ внутренний голос – Неллен любил ее по-настоящему. Единый, как давно это было! И все это ушло. Ей осталось только лежать на теплой печи в бревенчатой лачуге и в совершенно чужом мире, слушать не предназначенные для ее ушей разговоры двух влюбленных, и вспоминать.
«Ты не понимаешь Хейдина, который влюбился в простолюдинку, – опять ожил внутренний голос, – а как же Ратислав? Ведь ты кокетничала с ним сегодня. И он показался тебе очень привлекательным. Простолюдин, Руменика!»
Это безумие, подумала Руменика, повернувшись на другой бок. Ратислав не давал ей никакого повода для флирта; он, сдается, вообще не знает, что такое флирт. Такие, как он, выражают свои чувства с подкупающей прямолинейностью, не тратя времени на вздохи, прикосновения, намеки и комплименты. И он любит Липку. Так что лучше не тратить на него времени понапрасну. О любви пока придется забыть.
Время течет медленно, но утро обязательно наступит. И Дана, ее двоюродный брат, проснется. И тогда она сможет думать о будущем. Но это будет утром. А пока надо попытаться поспать. Хоть немного, пару часов. И пусть ей приснится тот, кто станет главной любовью ее жизни. Пусть хоть во сне ей улыбнется счастье.
Липка осмотрела рану на ноге Радима, промыла ее, наложила припарку, потом забинтовала. Прокоп стоял рядом, следил за ее манипуляциями.
– Ну что, дочка? – спросил он.
– Подождем еще немного, – сказала девушка. – Утро вечера мудренее.
– Жар у него не проходит, – промолвил Прокоп.
– Утром все решится.
Они вышли из дома Ратислава. Небо на востоке начало светлеть, до рассвета оставалось совсем немного. Зато морозец окреп, снежная крупа звонко хрустела под сапогами. Хейдин попытался заговорить с Липкой, но девушка молчала. Это был дурной знак.
– Рана воняет, – неожиданно сказала Липка, когда они уже почти подошли к дому. – Не выживет он. Антонов огонь у него начался.
– Ничего нельзя сделать?
– Ничего. Разве только сонным зельем поить, чтобы без мучений умер.
– Жаль. Видно, хороший он воин… Бедненькая моя, совсем измучилась! Придем домой, хоть час поспи.
– Что это? – вдруг насторожилась Липка.
– Что? – Хейдин потянулся к рукояти меча, огляделся, но околица была пустынной.
– Земля звенит, слышишь? – Липка поспешно сняла платок.
– Не слышу.
– А я слышу. Вот, опять! Будто стонет. Неужто не слышишь?
– Липка, ты устала. У тебя от усталости и бессоницы в ушах звон. Тебе поспать нужно.
– Нет, это не усталость. Прислушайся, Хейдин.
Ортландец только пожал плечами. Тем временем на лице Липки все больше проявлялась охватившая девушку тревога.
– Что-то приближается, – сказала она, как в трансе. – Я слышу стон земли. Гул.
– Конница! – догадался Хейдин, опустился на колени, припал щекой к заснеженной земле. Снег ожег холодом его щеку, однако ортландец услышал. Этот звук он узнал бы среди всех прочих, ибо слышал его множество раз. Промерзшая земля предупреждала – идет конница, сотни, а может быть, тысячи всадников. И они уже недалеко.
– Скорее! – Липка схватила Хейдина за руку. – Надо уходить из села. Заряту надо спасать.
– Буди Руменику, – Хейдин припал губами к ее губами, сам побежал от дома. – Я предупрежу Ратислава и воинов.
– Хейдин! – крикнула Липка, но ортландец уже исчез за поворотом улицы. Липка какое-то время стояла, замерев, посреди улицы, затем, очнувшись, бросилась к ближайшему дому и принялась колотить в ставень под яростный лай проснувшихся собак.
Ратислав проснулся со странным чувством. Ему приснился дом, окруженный пламенем, и языки огня взлетали к самым небесам. А еще кто-то громко кричал, и этот крик напугал Ратислава. Открыв глаза, он услышал этот крик наяву.
– Вставай, паря! – Над Ратиславом нависла могучая фигура Прокопа. – Монголы идут!
Рядом с дружинником стоял Хейдин. Ратислав потупил взгляд, ему стало ясно, что это ортландец принес известие о приближении врага. Без лишних вопросов Ратислав сунул руки в рукава полушубка, которым накрывался, пока спал, полез на печь за оружием.
– Один лук Малку отдай, – Прокоп показал на младшего из своих ратников. – И не отходи далеко, можешь понадобиться.
Ратислав со вздохом отдал половецкий лук дружиннику Малку, отметив мимоходом, как у того загорелись глаза. Выбирая из двух луков, он не колебался ни секунды – его собственный лук был лучше, хоть и не такой изящной работы. Его он не отдаст никому.
– Сани у тебя есть, паря? – спросил Прокоп.
– Есть, в сарае. Только они старые, худые.
– Постник, Малк, готовьте сани! – распорядился Прокоп. – Воеводу на санях повезем.
– От конницы вы не уйдете, – возразил Хейдин. – Два часа форы вам ничего не дадут. Они вас нагонят.
– В лесу спрячемся. – Прокоп повернулся к Ратиславу: – Собирай всю мягкую рухлядь, что есть в доме. Одеяла, тулупы, сермяги, перины – все пойдет. Воеводу надо укутать потеплее.
– Мудрое решение, – кивнул Хейдин. – Ратислав, пойдем, заберешь свою кольчугу.
– Нет, дядя Хейдин, – юноша покачал головой. – Я с воинами останусь. Тебе кольчуга нужнее. Мне доспех в Новгороде так и так дадут. Ты лучше того… о них позаботься.
– Позабочусь. И твоя помощь мне тоже пригодилась бы. Но, коль ты решил, удачи тебе. – Хейдин протянул парню руку. Ратислав после недолгого колебания пожал ее.
– Хороший мужик, – сказал Прокоп, когда Хейдин ушел. – Любо иметь такого товарища. А то, что девица его выбрала, так на то они и бабы, чтобы мужиков промеж себя ссорить. Не печалься, паря. У нас в Новгороде девки одна другой краше. Статные, чернобровые, румяные, крепкие, как орешки. Ущипнешь такую, а пальцам больно! И до воинов охочие, прямо страсть. Сразу найдешь зазнобу по сердцу. Ты чего?
– Я… я за кольчугой! – Ратислав шарахнулся к дверям, едва не упал, споткнувшись о ножны сабли, выскочил на улицу. Прокоп сначала замер в недоумении, потом понял, что к чему, усмехнулся в усы. Потом подумал о раненом – и перестал улыбаться. Радим по-прежнему был без сознания и в сильном жару. Потрескавшиеся распухшие губы молодого воеводы беззвучно шевелились, но Прокоп напрасно прислушивался – только слабое дыхание со свистом вылетало из этих запекшихся губ.
– Потерпи маленько, Радим Резанович, – шепнул псковитянин раненому. – Недолго уже. Скоро будем в Новгороде.
– Готово, Прокоп! – Постник встал в дверях, оглядел горницу. – А паренек где?
– К своим побежал. Предлагал я ему с нами идти в Новгород, но он по-своему рассудил. Помогите мне воеводу потеплее закутать. Нам теперь о нем думать потребно. Да и свои жизни спасать самое время…
