– Погоди, с чего ты взял, что я актер?
– Мне так показалось. Ты весьма изысканно одет, красиво двигаешься, и твои жесты полны изящества. Прости, друг мой, но я даже принял тебя вначале за девушку. Поэтому я подумал, что ты актер, играющий роли женщин. А мне как раз сейчас позарез нужен такой актер. Конечно, я знаю всех актеров в Фанаре, и мне стало безумно интересно – что за новая звезда появилась в нашем городе? Поэтому я и шел за тобой в надежде свести знакомство. Но теперь понимаю, что ошибся. Прощай!
– Стой, Залман. Прости, что я заподозрил тебя в дурных намерениях.
– О, не стоит! – Поэт внимательно посмотрел на Леодана. – Послушай, друг мой, а что ты делал в порту?
– Моя госпожа вместе с моим другом уплыли на корабле по важному делу. Я жду их возвращения и каждый день хожу в порт, чтобы встретить корабль.
– Надо же! Впервые встречаю такого вышколенного раба. Наверное, твоя хозяйка очень достойная женщина.
– Женщина? – Леодан закатил глаза в театральном ужасе. – Боги пошутили, когда дали ей при рождении женское тело. Готов поклясться, что во всей Оргелле не сыщется ни единого мужчины, который устоит против нее в поединке на мечах. Она не женщина – настоящая богиня войны.
– Как, ты сказал, ее имя? Каста? Я что-то слышал о твоей госпоже. – Залман почесал переносицу, исподлобья посмотрел на Леодана. – Мои… компаньоны рассказывали мне о ней. Но давай лучше поговорим о тебе. Чем больше я наблюдаю за тобой, тем больше у меня появляется желание попробовать тебя как актера. В конце концов, твоей госпожи сейчас нет в Фанаре. Не думаю, что ты слишком загружен делами, иначе не торчал бы целыми днями в порту. Нет желания поиграть на сцене? Я предлагаю хорошее дело, друг мой. Сможешь заработать дюжину ардженов.
– Твое предложение звучит заманчиво. А если я откажусь?
– Если бы ты был свободным человеком, я бы взял тебя измором. Я бы спал под твоей дверью и ходил бы за тобой по пятам. Но ты раб. Могу обещать тебе только одно: когда твоя госпожа вернется в Фанар, я сделаю все, чтобы выкупить тебя и сделать звездой своей труппы.
– Ты настырный человек, Залман.
– Очень настырный. И я умею ценить красивые вещи и талантливых людей.
– Я уже это заметил. – Леодан так и не понял, куда его определил поэт, в красивые вещи или в талантливые люди. – Но я никогда не играл на сцене.
– Это совсем не важно! Глядя на тебя, я уверен, что ты умеешь декламировать стихи. Ты ведь обучен грамоте?
– Обучен, но только дарнатской азбуке.
– Вот как? Бьюсь об заклад, у тебя куча талантов.
– Кое-что я умею, – опустив глаза, сказал Леодан. – Немного могу петь и танцевать, играю на цитре и флейте.
– Прекрасно! Я знаю дарнатский алфавит и смогу переписать для тебя роль знакомыми тебе письменами. А уж остальным актерским премудростям тебя быстро обучит Мамуля.
– Какая еще Мамуля?
– Мой друг и совладелец театра. Вообще-то его зовут Эгон, но мы зовем его Мамуля. Ты поймешь, почему. Ну так как, попробуем?
– Вообще-то я не против. А когда?
– Да хоть сейчас. Мой театр недалеко, в трех кварталах отсюда. И мои друзья как раз собираются разучивать мою новую пьесу. – Залман с улыбкой протянул юноше руку. – Идем, я приглашаю тебя.
Леодан колебался лишь одно мгновение. Где-то в душе еще шевелилось беспокойство, но любопытство взяло верх, и юноша ответил на рукопожатие Залмана.
– Друзья? – спросил он.
– И единомышленники, – добавил Залман.
* * *
В огромном деревянном сарае, тускло освещенном пламенем очага и масляными лампионами, расположились полтора десятка мужчин. Три человека спали на расстеленных в углу циновках, еще трое азартно играли в кости, переругиваясь друг с другом, но большинство расположились за большим дощатым столом, уставленном кувшинами и мисками со скудной едой – хлебом, овечьим сыром, овощами. У очага долговязая тощая женщина с угрюмым лицом помешивала в большом закопченном котле какое-то варево – видимо, горячий ужин для всей честной компании. Появление Залмана в компании с новеньким было встречено ревом восторга.
– Ах, какой миленький! – неожиданным басом выпалила рослая и дородная белокурая дама, облаченная в лилово-оранжевую хламиду и обвешанная драгоценностями, словно храмовый идол. Вскочила с заменявшего стул ящика, семенящими шажками подскочила к Леодану и восторженно всплеснула руками. – Великие боги, да он просто кукленочек! Ты все-таки разыскал его, Зал.
– Это Эгон, мой компаньон, – представил даму в хламиде Залман. – А нашего нового друга зовут Леодан.
– О, какая прелесть! – Эгон-Мамуля манерно помахал в воздухе пальцами, унизанными перстнями с огромными фальшивыми камнями. – Пр‑релестный юноша, клянусь маской Пантара! Позволь, мой сахарный, я тебя поцелую…
Леодан не успел среагировать – Мамуля сжал его в объятиях и крепко поцеловал прямо в губы, удушая молодого человека крепким перегаром и резким запахом каких-то притираний. Леодан ужом вывернулся из рук Мамули, избежав второго поцелуя.
– Дикарь! – засмеялся Эгон. – Дикий олененочек! Он мне нравится, Зал. Он должен быть с нами, я этого хочу!
– Он с нами, – заявил Залман громким голосом. – Он будет играть роль Натиссы.
Актеры окружили Леодана, с улыбками жали руки, хлопали по плечу. От них пахло сивухой и потом, в сарае было жарко, и у Леодана начала кружиться голова. Кто-то сунул юноше чашу с вином. Леодан машинально сделал глоток и едва не выплюнул вино обратно: в чаше было отвратительное дешевое пойло из перебродивших фруктов, которое в Дарнате называли «Последняя радость забулдыги».
– Это Хрис, – сказал Залман, показывая на тощего седого человека с красным носом. – Он исполняет роли старших богов и жрецов. Поэтому мы называем его между собой Хрис-Святоша. Хрис воистину великий актер – даже будучи вдребезги пьяным, никогда не забывает и не путает текст. Это Нерикс, он играет праведных мужей. Нефер у нас дока по части животных. А это Китис. – Залман подтолкнул к Леодану светловолосого парня лет двадцати пяти. – Он будет играть твоего возлюбленного Фаэна. Моя пьеса называется «Фаэн и Натисса». Правда, отличное название?
– А я буду играть твою кормилицу, – пробасил Мамуля и, подобрав подол хламиды, с неожиданной для своей комплекции легкостью взгромоздился на стол. При этом Мамуля раскрыл Леодану секрет своего внушительного роста: он был обут в котурны на платформе чуть ли не в фут высотой. – Увы, мое время прошло, и могу я теперь сыграть лишь служанок героини. А когда-то, братья, я играл молодых красавиц! И как играл! Видели бы вы меня в роли куртизанки Алетто. Весь зал рыдал, когда я произносил свой монолог!
– Началось! – подмигнув Леодану, шепнул молодой Китис.
Мамуля запустил пальцы в свои крашеные локоны, закатил глаза и, подняв к дырявому потолку сарая правую руку, продекламировал, удивительным образом изменив голос с густого баса на мягкий напевный тенор:
