— Я действительно не понимаю, почему люди боятся меня, — тихо проворчал Анку.
— Все дело в репутации, — холодно объяснила Олеся. Она решительно шагнула из пыльного облака, и оно мягко осело на камни амфитеатра. — Зато я теперь окончательно поняла, почему к тебе редко ходят гости.
— Ты сильна, — протянул старик, — сильна… Это тоже встречается не часто.
— Я вернусь. Я снова полечу над облаками, — тихо, но твердо сказала женщина.
— Пока ты не ушла, — Анку вновь достал платок. — Присмотрись к часам. Это не задержит тебя надолго.
Олеся хмыкнула, секунду постояла, раздумывая над предложением старика, затем не спеша подошла к ближайшему ряду часов.
— Я ничего не вижу.
— Присмотрись.
Зина, гибкая черноволосая пантера, расслабленно, как на пляже, расположившаяся на своем песке. Ее глаза мечтательно закрыты, по губам скользит довольная улыбка, и она совсем не видит, с какой громадной скоростью падают в пустоту ее песчинки.
Екатерина Федоровна. В ее часах осталось совсем мало крупинок, но на задумчивом лице старухи не видно боли или страха, только грусть.
Девушка, тонущая в гигантской груде песка. Что с ней случилось? Оступилась? Потеряла равновесие? Коварные песчинки заманили ее в свою воронку, сдавили тело, сломали волю, не позволяя вырваться из смертоносной ловушки. А ведь в ее часах так много…
— Зачем ты показал мне это?
Ветер-шутник прошелестел в ответ что-то неразборчивое.
— Зачем?
Олеся обернулась. В центре амфитеатра мерно покачивалось пустое кресло.
* * *
Олеся открыла глаза.
В спальне было тихо-тихо. Необычайно тихо. Пугающе тихо. И только шорох занавесок на окне да легкое дыхание лежащей рядом Зины нарушали эту величественную, мрачную тишину. Осторожно, стараясь не разбудить подругу, Олеся поднялась с кровати, машинально поправила тончайший шелк, белой дымкой струящийся по ее телу, и вышла из спальни.
— Я знала, что ты придешь.
Белокурая красавица холодно смотрела из беспросветного мрака зеркала. Могучие черные крылья устало сложены за спиной, но гордая поза, вызывающий блеск ореховых глаз говорили сами за себя — сил у нее оставалось очень много.
— Ты испугалась?
— Я не боюсь.
— Ты испугалась. — Черные крылья презрительно дернулись.
— А даже если так? — Олеся протянула руку, погладила отражение по щеке. Бессмысленно врать самой себе. — Я испугалась.
— Чего?
— Я боюсь, что ты не уйдешь. Что после того, как все закончится, ты по-прежнему останешься со мной.
— Тебе придется смириться с этим. — Красивые губы высокомерно скривились.
— И не подумаю, — покачала головой Олеся.
— Значит, ты боишься меня?
— Нет. — Теперь Олеся улыбнулась. Улыбнулась широко, уверенно. Улыбнулась, потому что на этот вопрос она знала точный ответ. — Я не боюсь. Я тебя ненавижу.
* * *
— Олеся!! Ты меня слышишь, Олеся! Открой глаза!!
Сквозь туман, продолжающий обволакивать сознание, медленно проступили черты лица. Знакомого, красивого лица… Зина…
— Твой песок… — прошептала Олеся. — Зиночка, твой песок…
— Что? — Брюнетка склонилась ниже. — Тебе плохо?
— Где я?
Олеся огляделась. Совершенно обнаженная, холодная, как лед, она сидела на полу ванной комнаты, крепко вцепившись пальцами в край ванны. Вторую руку держала испуганная Зина.
— Я проснулась, тебя нет. Услышала какие-то голоса, прихожу, а ты… — Зина поцеловала ледяную ладонь Олеси. — Тебе что-то приснилось?
Холод пришел, и тело сотрясла крупная дрожь.
— Ты так замерзла.
— Ко мне снова приходил Анку, — тихо сказала Олеся. — Точнее, я была у него.
— Он убьет тебя.
— Нет, — попыталась объяснить Олеся. — Он не убивает. Он предупреждает.
— Я имела в виду не Анку, — серьезно прошептала Зина. — План. Наш план. Наш чертов план! Он убивает тебя.
— Я должна пройти… — Олеся улыбнулась. — Я должна через это пройти. Я пройду. — Она мечтательно закрыла глаза. — Я пройду. И буду летать над облаками.
* * *
Спортивный комплекс «Олимпийский»
Москва, Олимпийский проспект,
7 сентября, суббота, 11.09
— Повтори, что он сказал, — потребовал Копыто.
— Помощник маршала-распорядителя заявил: он, конечно, не верит, что с нашим сегодняшним соперником что-нибудь приключится, но на всякий случай предупреждает, что мы на подозрении, — послушно повторил Иголка и приложился к бутылке «Уокера». — Намекнул, блин.
— Мы, типа, всегда на подозрении, — вздохнул Контейнер и погладил Громовержца по лысому черепу. — Надо отказываться от боя.
— Мля, да не получится! — проворчал уйбуй.
— Почему?
— Они сразу поймут, что вчера мы схитрили.
— Проклятые крысоловы, — буркнул Иголка. — Подставили нас, блин. Нельзя было с ними связываться.
— Им-то что, мля, — поддержал Копыто бойца. — Они из Темного Двора, их не тронут. А нам отвечать, если что. — Уйбуй посмотрел на Контейнера. — Надо выставлять Грэмми.
— Убьют его, — тоскливо отозвался боец. Громовержец испуганно вздрогнул. Техническая победа, которую ему присудили вчера, стала настоящей сенсацией Турнира. «Тиградком» посвятил оливковому уродцу целых три минуты в ежедневном отчете, букмекеры подняли на четверть пункта его шансы на победу, пронырливый Иголка сумел выудить деньги у добродушных и зажиточных приставников. Дикари радостно улыбались в лучах славы, и оставался всего один, правда, очень неприятный момент, о котором Красные Шапки предпочитали до сих пор не думать: собственно четвертьфинал. Через десять минут Громовержцу предстояло отправиться на бой.
— Не пущу! — упрямо выкрикнул Контейнер.
— Мля, хватит паниковать, — отрезал Копыто. — Пусть он выйдет на ринг. А потом мы откажемся продолжать бой.
— Ага, — заулыбался Иголка, — если успеем крикнуть.
— Главное, пусть Грэмми сразу же после гонга прыгает в угол. Подальше от соперника. — Уйбуй посмотрел на голема. — Прыгнешь?
Оливковый неуверенно кивнул.
* * *
— Объявляется четвертьфинальный бой Кубка Големов! — Маршал-распорядитель выдержал паузу. — В красный угол ринга вызывается Лунатик, мастер Баррага, официальный флаг — Темный Двор!
