— И ты пошел к Олесе.
* * *
— Моих подозрений будет достаточно, чтобы Великие Дома согласились провести сканирование вашей памяти, Олеся Александровна. А следовательно, узнать все.
— Вы угрожаете?
Они встретились в медицинском центре Старостиной, в ее небогатом кабинете, обставленном добротной, но не шикарной мебелью. Олеся спокойно сидела во главе стола, небрежно вертя в пальцах авторучку, а наемник удобно устроился в стоящем напротив полукресле и не сводил с женщины внимательного взгляда.
— Я показываю, что в угрозах нет никакой необходимости. — Кортес улыбнулся. — Мне поручено разобраться в этой истории и вынести решение. У меня широкие полномочия, но я стремлюсь избежать ненужного насилия.
— Копируете своего хозяина?
— Учусь у своего друга.
— И какие доказательства стали для вас решающими?
— Фонды, Олеся Александровна, благотворительные фонды, — ответил наемник. — И смерть Зины Буйновой. Если гибель старухи можно объяснить, то зачем Кабаридзе потребовалось убивать ни в чем не повинную Зину, я не понимаю.
— Случайность. Подосланный убийца искал в ее квартире меня.
— Довольно натянуто, — не согласился Кортес. — Он мог найти вас где угодно и не оставлять ненужных следов.
— Смерть всегда оставляет следы, — прошептала Олеся.
В ее ореховых глазах мелькнула боль. Женщина несколько раз щелкнула авторучкой, затем вновь посмотрела на наемника.
— Благотворительные фонды… Если бы вы не отправили Артема в больницу, вы бы никогда не узнали о них.
— Четыреста миллионов??
— Моя доля. Согласитесь, я нашла этим деньгам достойное применение. — Олеся вскинула голову. — Моя работа позволила спасти сотни жизней!
— Я вас не обвиняю, Олеся Александровна, — мягко произнес Кортес. — И я прекрасно понимаю, почему вы поступили с деньгами именно так.
— Тогда что вам надо?
— Я должен убедиться в том, что понял все правильно.
— Убедиться? Извольте. — Олеся отложила авторучку и перевела взгляд на окно. — Вы уже узнали мою историю?
— Да.
Олеся помолчала.
— Семь лет назад я была счастлива. У меня была любимая работа, любимый мужчина, я делала сногсшибательную карьеру и ждала ребенка. Вы много видели в жизни, Кортес, но ощущение второго сердца, бьющегося внутри вас, вам недоступно. Вы никогда не поймете, что испытывает женщина, когда младенец начинает шевелить ножкой, когда он в первый раз видит свет… — Голос Олеси стал глухим. — Мой сын умер незаметно. Он боролся двадцать дней, а потом устал. Просто уснул и перестал дышать. Но он оставил мне такую боль, такую тьму, что я едва не сошла с ума. Двадцать дней… Тогда я поняла, как ненавижу смерть, и решила искать оружие в борьбе с ней.
— Ее невозможно победить.
— Это не повод для смирения, — отрезала женщина. — Смерть сама решает, когда нанести удар, сама выбирает, у кого отнять жизнь — у закоренелого преступника или у невинного ребенка. А я решила отнять у смерти эту привилегию.
— Куколки Последней Надежды.
— Я слышала о них еще в школе. Знала, что технология утеряна, запрещена, знала, что она требует высокую, невозможную для Целителя цену, но мне было все равно. Куколки позволяют победить смерть, и я решила попытаться возродить технологию их производства.
Эта часть повествования давалась Олесе гораздо легче. Ее голос окреп, перестал срываться, в нем зазвучали деловые нотки. Она словно отчитывалась о выполненной работе и, как заметил наемник, гордилась ею.
— Я уехала домой, в Ростов, там у моей семьи большая библиотека и хорошая лаборатория. Я закрылась в доме и работала как одержимая. Никто не знал, что я ищу. Мой отец настоящий Целитель, он бы никогда не одобрил, не понял бы меня. — Женщина достала из пачки сигарету, закурила, усмехнулась, глядя на причудливо клубящийся дым. — Четыре года по пятнадцать часов в сутки. Опыты, исследования, снова опыты. Четыре года, Кортес, всего четыре года потребовалось мне, чтобы разгадать тайну Куколок и создать первый образец. Четыре года, чтобы возродить технологию, которую не могут понять даже Великие Дома. Я победила смерть.
— Вы ее обманули.
— Я победила, — упрямо повторила Олеся.
— Зачем вы вернулись в Тайный Город?
— Боль отступила. Мне показалось, что я снова обрела себя. Появилась уверенность, желание работать. Исследования, наука… Мне стало тесно в Ростове. К тому же производство Куколок требует существенного количества магической энергии, а в Москве гораздо проще скрыть возросшие потребности, чем в Ростове.
— Как вы познакомились с японцами?
— Школа Китано никогда не упускала из виду Тайный Город. Иногда ее воины приезжают в Москву, наблюдают, вербуют осведомителей среди человских магов, в общем, стараются быть в курсе главных событий. Они узнали о крахе моей карьеры, отметили, запомнили, а три года назад оябун клана серьезно пострадал в авиакатастрофе, Тори разыскал меня в Ростове и попросил помочь. Я не стала отказывать.
— А как же заповеди Целителей?
— К тому времени я существенно продвинулась в разработке Куколок и задумывалась над тем, с чьей помощью смогу наладить их использование. Клан якудза показался мне идеальным вариантом. — Олеся хладнокровно раздавила в пепельнице сигарету. — Можно сказать, что мы счастливо нашли друг друга. Японцы искали клиентов и обеспечивали активизацию артефактов, я поставляла заготовки.
— Вас не волновало, кого самураи использовали для активизации артефактов?
И снова в глазах женщины мелькнула боль.
— У якудза много врагов, Тори обещал отдавать Куколкам только тех, кому все равно не жить. — Олеся достала еще одну сигарету. — Это я и имела в виду, когда говорила, что мы счастливо нашли друг друга.
— Необходимое зло?
Она пропустила замечание наемника мимо ушей.
— Я прекрасно понимала, что рано или поздно все откроется, что Тайный Город прознает о нас, накажет меня за использование запрещенной технологии. Я была готова к любому наказанию, я не считала себя виновной. — Олеся смяла сигарету. — Но каково же было мое изумление, когда Екатерина Федоровна позвала меня в больницу и сообщила, что подозревает в коммерческом производстве Куколок Реваза!
* * *
— Известие о том, что все это время Целители хранили тайну Куколок, повергло Старостину в шок. Оказалось, что люди, которых она любила и которым верила, просто наблюдали за тем, как умирает ее сын, не решаясь, в силу своих принципов, применить это средство. Абсолютное средство.
— И она стала мстить.
