Вначале она нашла труп белокурой Эвиэль и ее отца Йорама: они лежали рядышком, и их лица были спокойны. Переступая через ручьи застывшей крови на полу, Орселлин медленно брела по храму и узнавала своих друзей – Альгифу, Таит, хохотушку Нейле, белобрысого Лива, любимца всех деревенских девчонок Ринка, остальных ребят из их компании. Ее сердце болезненно дрогнуло, когда она нашла тело Рейнса. Орселлин захотелось прикоснуться к Рейнсу, но она не смогла себя заставить это сделать. Дуалл лежал на спине рядом с сыном, его открытые глаза остекленели, огромные ручищи так и остались сжатыми в кулаки. Недалеко от стола, где стоял сундук для пожертвований, она увидела в куче растерзанных трупов вдову Рейле, свою приемную мать. Лицо ее было превращено в кровавое месиво, и Орселлин узнала покойницу по плетеному из красных и черных ниток браслету на правом запястье – вдова Рейле никогда его не снимала. Орселлин опустилась у тела на корточки, взяла в свои ладони пальцы старухи, начала тихонько и бессмысленно подвывать, но потом внезапно подумала, что плачем ей уже не поможешь. Тряпицей, в которой был хлеб для рыбок, накрыла старухе разодранное лицо и пошла дальше. Особенно много тел лежало перед алтарем, будто люди в свои последние мгновения искали тут спасения от убившей их неведомой силы. Орселлин остановилась – мраморный пол был так обильно залит кровью, что идти дальше, не наступая в эту ужасную лужу, было невозможно. И в этот миг она увидела отца Фэйна и закричала протяжно и страшно.
Преподобного Фэйна подвесили вниз головой над алтарем. Пропитавшаяся кровью мантия колоколом свисала вокруг тела, открыв худые волосатые ноги, связанные веревкой по щиколоткам. Убийцы перекинули веревку через вытянутую руку статуи Гелеса над алтарем, а свободный конец привязали к медной решетке у стены. Над алтарем гудела туча мух, он был буквально залит темными потоками. А на самом алтаре Орселлин увидела человеческий череп, причудливо раскрашенный красными и черными полосами. Раньше его здесь не было. И ей вдруг показалось, что пустые глазницы черепа обращены прямо на нее, и кто-то невидимый, находящийся далеко от оскверненного, полного трупов храма, может сейчас наблюдать за ней.
Орселлин попятилась от алтаря, споткнулась о чью-то ногу, упала в застывшую кровь, с протяжным воплем бросилась вон из храма. Она не помнила, как добежала до дороги, как натолкнулась на повозку торговца, что было потом. Она не знала, сколько прошло времени с того мгновения, когда чувство реальности оставило ее. Осознание жизни пришло лишь в тот миг, когда Орселлин увидела, как над ней склонилось изрезанное морщинами бледное лицо, и ясные синие глаза, такие же, как небо над ее любимым озером, как глаза самой Орселлин, посмотрели на нее.
– Где я? – спросила девушка.
– Не бойся, дитя, – сухая теплая рука легла ей на лоб. – Ты в безопасности. Я позабочусь о тебе.
ГЛАВА ПЕРВАЯ
ЛАМПАДА В НОЧИ
Брат Оври разломил хлеб, обмакнул кусок в чашку с уксусом – и положил на тарелку. Есть ему расхотелось. Возможно, это усталость. Ночь выдалась очень тяжелая, в восточном крыле рожала женщина из последней группы беженцев. Ребенок шел попкой вперед. Брат Оври сделал все возможное, чтобы младенец и мать остались живы. Новорожденную девочку приняли сестры, а брат Оври, накладывая швы роженице, думал о том, что эта бедная женщина выбрала совсем неподходящее время для того, чтобы стать матерью. Ну да ладно, только бы выжила. Занимаясь роженицей, он и не заметил, как наступило утро.
– Идите, поспите, отец Оври, – сказала ему молоденькая послушница Вера. – Мы позаботимся о бедняжке.
Оври решил не возвращаться в келью, устроился тут же, в лазарете на одной из лежанок. Проспал он до полудня и очень рассердился, когда понял, что сестры его не разбудили. Но у девушек были такие глаза, что гнев Оври сразу улетучился. Он только поворчал по-стариковски и отправился в монастырскую трапезную – его мучила жажда.
Его завтрак стоял нетронутым на столе: краюха хлеба, уксус в чашке, несколько зеленых маслин и бокал с травяным чаем. Хлеб был темный и черствый, но скоро в Гойлоне не будет и такого. Оври сам распорядился уничтожить все запасы зерна, что оставались в главном амбаре – плутоватые купцы из Карании привезли в монастырь зерно, зараженное спорыньей. Только антонова огня им еще не хватало [Антонов огонь – тяжелое отравление, вызываемое афлатоксином, содержащимся в грибке спорынья, паразитирующем на хлебных злаках. В средние века отравления спорыньей имели характер массовых эпидемий]. Желтуха и дизентерия уже появились, и Оври всерьез опасался, что может начаться эпидемия. Сестры раздают беженцам целебный травяной чай, прогоняющий кишечные недуги, но среди людей, собравшихся в монастыре, много ослабленных и голодных. Остается только надеяться на защиту высших сил…
– Оври!
Врач обернулся. Нэни Береника была не одна – настоятельницу сопровождали две послушницы, у одной в руках был сосуд с миром. Оври принял поцелуй настоятельницы, заглянул в ее ярко-синие глаза.
– Все хорошо, матушка, – сказал он. – Нам удалось спасти и мать, и младенца.
– Я оторвала тебя от еды.
– Пустяки, матушка. Я не голоден.
– У тебя усталый вид, Оври. Ты очень много работаешь.
– Что делать, матушка! Людям нужна моя помощь.
– Гелес наградит тебя за подвижничество и доброту. Продолжай свою трапезу.
– Матушка нуждается во мне?
– Сначала поешь…
Оври кивнул. Заставил себя доесть хлеб, собрал со стола крошки и бросил в рот.
– Я готов, матушка, – сказал он. Ему не хотелось заставлять настоятельницу ждать.
– Тогда идем.
В кабинете настоятельницы на циновке сидела молоденькая девушка-айджи. Оври сразу понял, в чем дело, поза, в которой сидела девушка, все объясняла. Эту позу монастырский врач видел в последнее время слишком часто. Типичная поза страха: ноги поджаты под себя, локти упираются в бедра, взгляд блуждает, голова втянута в плечи, будто сидящий ожидает внезапного удара. Грязное платьице девушки было в темных пятнах – несомненно, засохшая кровь.
– Ты ранена? – спросил Оври, шагнув к девушке и опустившись перед ней на корточки. Девушка не ответила, ее большие синие глаза, почти такие же синие как у нэни Береники, были затянуты пленкой ужаса.
– Ее привез сегодня ночью торговец, последователь Гелеса, – сказала настоятельница. – Она была в беспамятстве. Я пыталась говорить с ней, но она молчит. Попробуй узнать, что с ней случилось.
Оври кивнул, достал из кошеля на поясе флакон с нюхательной солью, поднес к лицу девушки. Она вздрогнула, отшатнулась, испуганно посмотрела на врача.
– Не бойся, милая, – сказал Оври, коснувшись руки девушки. – Я брат Оври, врач. Я хочу тебе помочь. Как ты себя чувствуешь?
Девушка ответила не сразу. Оври видел, как она напряжена, и какой панический ужас живет в ее глазах. Интересно, что ее так напугало?
– Где я? – спросила девушка.
