— У них нет летучего газа, Оливер. У них нет аэростатов. Но это дело не сложное. Берешь парусину, огонь, горячий воздух… и получаешь воздушный шар. Может, и не слишком подходящий для полета через стену, но откуда им было знать? Сомневаюсь, что по ту сторону стены осталось много инженеров.
Оливер не мог оторвать глаз от жутких человеческих останков — тел, которые когда-то смеялись, плакали, ходили, дышали, а теперь превратились в ошметки мертвой плоти, в которых не осталось ни единой искры жизни. Неужели такое возможно? В одно мгновение жизнь с ее мечтами и надеждами существует, в следующее — превращается в компост, из которого вырастают ядовитые колдовские грибы.
Оливер бессильно опустился на колени.
— Я не знал.
— Лучше бы ты их не находил, — посочувствовал Ловец волков.
— Но ведь вы, Гарри, наверняка обо всем знали.
— Большинство людей выбирало для побега водный путь. Стену нельзя построить в воде, ее можно возвести лишь над ее поверхностью. Да, мне уже доводилось видеть нечто подобное. В худшие голодные годы беженцы даже пытались построить катапульты, чтобы перелететь через стену. Если бы ты видел, какие высохшие тела дождем падали на землю Шакалии.
— Почему? — с трудом выдавил Оливер.
— Почему? — повторил Гарри. — Из-за великой идеи, Оливер. Кто-то выдвигает великую идею — религиозную, политическую, расовой или клановой избранности, философскую или экономическую. Идею секса или того количества гиней, которое ты принес в счетный дом. Это и не важно, какая идея, потому что любые великие идеи всегда одинаковы — «разве плохо, если бы все были такими, как я; если бы все думали, как я, вели себя, как я — тогда на земле настал бы рай». Но люди слишком разные, слишком не похожие друг на друга по образу жизни или мышления. Вот тогда-то и начинаются все беды. Именно тогда в твой дом приходят для того, чтобы уничтожить тех, кто не похож на остальных, именно тогда, раздраженные неудачами, твоей глупостью, твоим простым непониманием великой идеи, самозваные благодетели начинают силой доводить тебя до желаемого совершенства, ваять из тебя идеальную, по их мнению, личность. Для этой цели в ход идут ножи, дыба, палачи, лагеря перевоспитания и Гидеонов Воротник. Когда ты замечаешь в человеке отличие от себя и видишь в нем лишь пороки, когда делишь их на «я» и «они», то они перестают быть для тебя людьми, а превращаются в досадную помеху на пути к благому делу и великой цели.
Гарри указал на мертвые тела несчастных беглецов.
— Вот она, истинная власть зла. Ты думаешь, те, кто сделал жизнь этих несчастных невыносимой настолько, что они предпочли доверить свою судьбу ветру и полотняному шару, считали себя жестокими? Отнюдь! По их мнению, правители Содружества Общей Доли это славные рыцари на белых конях, щедро сеющие повсеместно добро и справедливость ради создания рая на земле. Они уверены, что творят благо, поджигая соломенные крыши домов тех, кого именуют словом «они», или когда давят сапогами пальцы их детей. Добрые рыцари революции считают героями членов Первого Комитета и ради устранения преград на пути к совершенному миру устилают дорогу к нему телами тех, кого они не признают своими. И знаешь, что странно? Хотя лицемерные гимны, которые победители поют над телами невинных жертв, и звучат по-разному для каждой отдельной великой идеи, их слова лично мне кажутся совершенно одинаковыми.
С этими словами Гарри набросил парусину воздушного шара на мертвые тела.
— Они сшили его из флагов. А что еще прикажете делать с этими тряпками? В Содружестве больше флагов, чем одеял.
— Они все еще стоят у меня перед глазами, — признался Оливер.
— Понимаю. Так будет еще долгие годы… В следующий раз, когда ты встретишь так называемых святых, болтающих о том, как Великий Круг спасет тебя, спроси их, что они думают о новых выборах. А когда встретишь карлистов, треплющихся о том, как их партия сделает тебя свободным, задай им вопрос о том, во что они верят. Потому что великая идея не терпит инакомыслия, а ее приверженцы считают любое отклонение от идеального представления о совершенстве ересью и кощунством. Хочешь знать, Оливер, за что на самом деле умерли эти бедняги? За то, что их разум был слишком жалок, чтобы вместить более одной истины!
Стейв вытащил кувшин с маслом острозуба и плеснул из него на парусину самодельного воздушного шара.
— Думаю, пришло время сжигать флаги.
— Как жаль, — вздохнул Оливер. Его вздох не относился к чему-то конкретному, ему было жаль и несчастных беглецов, и эту скудную, продуваемую ветрами местность.
Гарри зажег спичку и бросил ее на облитую маслом материю. Вспыхнул язык пламени, костер начал с треском разгораться.
— Когда-нибудь ты столкнешься с испытанием, Оливер. С трудной задачей, которая покажется тебе невыполнимой. С выбором, который придется сделать. Настанет время, и ты вспомнишь этот день и это место. Постарайся получше запомнить его в мельчайших подробностях, хотя ты и без того вряд ли сможешь его забыть. И ты поймешь, как поступить.
— Такое было и с вами, Гарри?
— Твой отец сказал мне то же самое, Оливер, те же самые слова, — ответил Ловец волков. — Он оказался прав. Я видел немало людей, погибших ради великой идеи. Иногда это единственное, что способно заставить тебя жить дальше.
Огонь охватил уже всю поверхность ткани, из которой был сшит воздушный шар. На вершине холма последние клочья тумана медленно поднимались ввысь. Оливер с удивлением отметил, что туман принимал очертания человеческого тела. Неужели призраки погибшей семьи возвращаются, чтобы понаблюдать за собственным погребальным костром?
— Гарри!
— Я вижу, — коротко ответил Ловец волков.
Туман постепенно принял форму воина в доспехах и рогатом шлеме — нет, это были не доспехи — вернее, они и составляли тело… Это был паровик.
— Гарри, ради великого Круга, ответьте, что это?
— Паро-Лоа, — ответил Гарри. — Один из их богов, дух предков.
Прямо на глазах Оливера и Гарри Стейва призрак указал на юг и медленно покачал головой, как будто предупреждая о чем-то. Затем повернулся на восток и указал в направлении далеких гор, на Свободное Государство Паровиков. В том, что он пытается им сообщить, не было никаких сомнений.
— Он не хочет, чтобы мы шли в Шэдоуклок, Гарри.
— Сам вижу. Не исключено, что за горой сейчас прячется уорлдсингер, который умирает со смеху. Меня беспокоит только один вопрос, почему?
В ответ на вопрос пройдохи Гарри Стейва раздался чей-то громкий вой, как будто кричал терзаемый мучительной болью человек в волчьем обличье.
— Что это был за звук, Гарри?
Гарри посмотрел на туман, стелющийся над вершиной холма. Паровик-призрак медленно растворялся в воздухе.
— Ничего подобного этому не должно быть к северу от кассарабийской границы. Бежим в горы, парень! Быстро! ПРЯМО СЕЙЧАС!
