– Да.
– Довольно известная концепция – распространение из уст в уста. Мы и сами толком не знаем, чем они занимаются. Где вы о них слышали?
– От кого-то в баре.
– Сам я в это не влезаю. Фирмой управляет моя двоюродная сестра. Хотите, я вас познакомлю?
– Бернард, мне просто было любопытно. А где Доротея?
– Должна прийти с минуты на минуту. Тяжелая женщина, да?
– Я ее почти не знаю. – Кейс поправляет прическу перед зеркальной панелью и садится за стол. – Хьюберт еще в Нью-Йорке?
– Да, на переговорах с корпорацией «Мерсер».
– Я его однажды там видела. В здании «Мерсера». У них внизу есть бар, он там разговаривал с собакой Кевина Бэйкона.
– С собакой?
– Да, там был Кевин Бэйкон со своей собакой. И Хьюберт с ней разговаривал.
– Хм, не знал, что он любит животных.
– Животных знаменитостей. И потом, с самим Кевином Бэйконом он даже не поздоровался, говорил только с собакой.
– Что вы о нем думаете?
– О Кевине Бэйконе?
– О Хьюберте.
– Вы серьезно?
Стоунстрит поднимает голову, смотрит на нее.
– Отчасти.
– Скажем так: я рада, что это контракт, а не постоянная работа.
– Гхм...
Бернард озадаченно морщит лоб, но тут в комнату входит Доротея, затянутая в нешуточные черные бизнес-доспехи от «Армани». У Кейс мелькает мысль, что этот наряд – своеобразный протест против моды. Лучше всего он подошел бы для ритуальной казни.
– Доброе утро. – Доротея поворачивается к Кейс. – Как ваше самочувствие?
– Спасибо, прекрасно. А ваше?
– Вы же знаете, мне пришлось слетать во Франкфурт к Хайнцу. (Типа по вашей милости.) И маэстро опять оказался на высоте. Кстати, Хайнц очень хорошо отозвался о «Синем муравье». Слышите, Бернард? Он сказал, что это как глоток свежего воздуха.
Доротея глядит на Кейс с улыбочкой. Стерва.
Кейс улыбается в ответ.
Доротея садится рядом со Стоунстритом; в руках у нее очередной конверт с катушками.
– Хайнц нарисовал эмблему прямо при мне. Большая честь – наблюдать, как маэстро работает.
– Покажите.
– Да, конечно.
Доротея не торопясь разматывает веревочку, засовывает пальцы в конверт и вынимает картонный квадрат формата А4, как и в прошлый раз. На картонке нарисован Мишлен в одной из своих ранних, наиболее тошнотворных ипостасей – не сегодняшняя раздутая нидзя-черепашка без панциря, а пожилое пресыщенное существо с сигарой, похожее на мумию со взбухшими ногами.
– Бибендам, – произносит Доротея.
– Это что, ресторан? – удивленно спрашивает Стоунстрит. – На Фулхам-роуд?
Он сидит рядом с Доротеей и не видит, что нарисовано на картонке.
Кейс едва сдерживает крик.
– Ой, – говорит Доротея. – Как же я дура. Это ведь другой проект.
Бибендам отправляется обратно в конверт.
Доротея извлекает новый дизайн эмблемы, несколько секунд держит его перед Кейс, а потом с какой-то небрежностью показывает Бернарду.
Бывший сперматозоид-шестидесятник превратился в нечто кометообразное, размытую и более энергичную версию существующей эмблемы, которой уже более десяти лет.
Кейс безуспешно пытается открыть рот и что-то сказать. Откуда Доротея узнала? Кто ей сказал?
Пауза затягивается.
Рыжие брови Стоунстрита медленно ползут вверх – миллиметр за миллиметром, – изгибаясь вопросительными дугами.
– Ну?
Бибендам. Это его имя. И еще так называется ресторан в обновленном «Домике Мишлена», который Кейс, разумеется, обходит за три квартала.
– Кейс, вам нехорошо? Хотите выпить воды?
Впервые она увидела Бибендама во французском журнале, когда ей было шесть лет. Ее вырвало прямо на страницу.
– Он получил утку в лицо на скорости двести пятьдесят узлов.
– Простите?..
В голосе Стоунстрита звенит беспокойство, он начинает вставать.
– Все в порядке, Бернард. – Кейс изо всех сил вцепляется в край стола.
– Принести вам воды?
– Нет, не надо. Я имею в виду новый дизайн. Он подойдет, все в порядке.
– Вы так побледнели... Как будто увидели призрака.
Доротея ухмыляется.
– Я... просто... Это работа Хайнца. Она меня... потрясла. – Кейс пытается сложить губы в улыбу.
– В самом деле? Ну, это просто замечательно!
– Да, – кивает Кейс. – Но мы ведь с вами закончили, да? Теперь Доротея вернется к себе во Франкфурт. А я вернусь в Нью-Йорк. – Она неуверенно встает, держась за спинку стула. – Если можно, вызовите мне машину.
Она не хочет смотреть на Доротею. Вот кто сделал сегодня резкое движение. Один-ноль, Доротея выиграла. Потрясение очень глубокое, не идет ни в какое сравнение с вторжением азиатских шлюх. Это гораздо хуже. Очень мало людей знает об истинном масштабе ее фобии, и еще меньше – о конкретных эмблемах, вызывающих болезненную реакцию. Ее родители, несколько психиатров, самые близкие друзья, максимум трое бывших любовников. Больше никто.
А Доротея знает.
Кейс на негнущихся ногах подходит к двери, берется за ручку, оглядывается.
– До свидания, Бернард. До свидания, Доротея.
Стоунстрит выглядит озадаченным.
Доротея светится от радости.
К этому часу энергичная толпа на улицах Сохо рассосалась. Машина, слава богу, уже стоит у входа.
На подъезде к Парквею Кейс берется за кошелек, чтобы расплатиться с водителем, но вспоминает, что это машина «Синего муравья».
Открыть подъезд. Подняться по лестнице, перешагивая через две ступеньки. Приготовить черные немецкие ключи.
К дверной ручке привязан жирный Мишлен, сделанный из белого фетра. Подвешен за горло на черном шнурке.
Кейс начинает кричать. Берет себя в руки. Закрывает рот ладонью.
Вдох, выдох.
– Он получил утку в лицо на скорости двести пятьдесят узлов.
Черный волосок на месте. Пудру с ручки, разумеется, смахнули, но периметр по-прежнему в безопасности.
Кейс старается не глядеть на чудовище, прикрученное к двери. Это просто кукла. Обычная кукла. Немецкий ключ вонзается в замок.
Зайти внутрь, запереть дверь, накинуть цепочку.
Дребезжит телефон.
Она вскрикивает.
После третьего звонка поднимает трубку:
