– Что это за проблема?
– Объяснить это достаточно трудно, — сказал Клаус, прочистив горло. — Если, действительно, вообще возможно. Мистер Лэйни наделен исключительно любопытным талантом, который он недавно с блеском продемонстрировал нам. Мы находимся здесь для того, мистер Райделл, чтобы заверить вас в том, что ресурсы Города-Крепости будут в вашем распоряжении в грядущем кризисе.
– Какой еще город? — спросил Райделл. — Какой еще кризис?
– Узловая точка, — сказал Петух голосом, схожим с журчанием струйки воды в какой-то незримой цистерне.
– Мистер Райделл, — сказал Клаус, — вы должны ни на секунду не расставаться с проектором. Мы советуем вам использовать его при самой первой возможности. Вы подружитесь с ней.
– С кем?
– Нам стало известно, — продолжал Клаус, — что мистер Лэйни, ввиду состояния здоровья, окажется неспособен продолжить дело. Среди нас считанные единицы, наделенные его талантом, но нет никого со столь выдающимся даром. Если Лэйни будет потерян для нас, мистер Райделл, то мы опасаемся худшего из возможных исходов.
– Господи Иисусе, — сказал Райделл, — вы полагаете, что я понимаю, о чем идет речь?
– Я не преднамеренно придерживаюсь афористического стиля, мистер Райделл, уверяю вас. Сейчас нет времени для объяснений, а для некоторых вещей, по-видимому, объяснений вовсе не существует. Просто запомните то, что мы вам сказали, и знайте, что мы всегда к вашим услугам, вот адрес. А теперь вы должны незамедлительно вернуться в ту точку пространства, где спрятан проектор.
Они исчезли, вместе с ними исчез и черный двор замка, сжатый во фрактальную сферу розового и зеленого неона, оставившего искры на сетчатке глаз Райделла, съеживаясь и ускользая во тьму за бразильскими солнцезащитными очками.
30. БЛИЗНЯШКИ
Фонтейн провисел почти все послеполуденное время на телефоне, пытаясь сбагрить зловещих японских пупсов Клариссы, обзванивая дилеров по списку в порядке убывания интереса.
Он знал, что так дела не делаются, если хочешь разжиться гарантированной наличкой, но он не был экспертом на кукольном рынке; кроме того, от этих копий "близняшек" у Фонтейна начинались кошмары.
Дилеры в основном хотели дешево купить оптом, чтобы потом набить цену, торгуясь с коллекционерами. Фонтейн пришел к выводу, что если ты коллекционер, то дилеров насылает на тебя матушка-природа — в целях разъяснения, что у тебя, парень, для начала слишком много денег. Но всегда был шанс отыскать прощелыгу, который знает кого-нибудь из числа особых покупателей, к кому стоит обратиться. Вот на что надеялся Фонтейн, когда начал набирать номера телефонов.
Но после восьми бесполезных звонков ему пришлось вести переговоры с этим подонком Эллиотом — Бискайский залив, Флорида, — которого, как он знал, однажды посадили под электронный домашний арест за махинации с фальшивыми Барби. Это было федеральное преступление, а Фонтейн обычно старался избегать подобных людей, но у Эллиота, кажется, имелся выход на покупателя. Хотя подонок, как и следовало ожидать, был уклончив, как черт.
– Состояние товара, — говорил Эллиот. — Три первостепенных пункта в этом деле суть состояние, состояние и еще раз состояние.
– Эллиот, по-моему, они выглядят замечательно.
– "Замечательно" не входит в шкалу оценок НАКАК, Фонтейн.
Фонтейн не был уверен на сто процентов, но подумал, что данное сокращение могло означать лишь Национальную Ассоциацию Коллекционеров Анимированных Кукол.
– Знаешь, Эллиот, я не знаю, как оценивается состояние всех этих штучек-дрючек. Все пальцы на руках и на ногах у них на месте, так? В смысле, эти чертовы твари будто живые, понятно?
Фонтейн услышал, как Эллиот вздыхает. Он ни разу с ним не встречался.
– Мой клиент, — сказал Эллиот, произнося слова медленно, со значением, — помешан на состоянии. Мой клиент хочет, чтобы они были свежайшими. Чтобы они были свежее свежего, упакованные в коробочки. Клиенту нужен новехонький антиквариат.
– Эй, послушай, — сказал Фонтейн, вспомнив, что говорила Кларисса, — эти штуки не бывают нетронутыми, так? Бабушки-дедушки покупали их в качестве… э… суррогатных отпрысков, так? Они были дорогущими экземплярами. Их тискали, ими пользовались.
– Не всегда, — ответил Эллиот. — Самые лакомые кусочки — и у моего клиента есть несколько таких — это копии, заказанные незадолго до безвременной кончины новорожденного внука.
Фонтейн отнял трубку от уха и посмотрел на нее, как на мерзкую тварь.
– Чтоб мне гореть в аду, — прошептал Фонтейн.
– Что ты сказал? — спросил Эллиот. — А?
– Прости, Эллиот, — сказал Фонтейн, вновь поднеся трубку к уху, — меня срочно ждут на другой линии. Я перезвоню. — Фонтейн прервал связь.
Он сидел, нахохлясь, на высоком табурете за стойкой. Наклонился вбок, чтобы еще раз посмотреть на полную сумку "близняшек". Они выглядели отвратительно. Они были отвратительны. Эллиот был отвратителен. Кларисса тоже была отвратительна, но внезапно на Фонтейна накатило мимолетное напряженно-эротичное видение с участием той, с кем он давно уже не имел сексуального контакта. То, что в этой фантазии в буквальном смысле участвовала именно Кларисса, он воспринял как весьма знаменательный факт. То, что эта фантазия тут же вызвала у него полноценную эрекцию, он воспринял как еще более знаменательный факт. Он вздохнул. Оправил штаны.
Жизнь, философски отметил он, штука твердая, как орех.
Сквозь шум дождя, сбегающего по канавкам вокруг его лавки (он починил водостоки), он расслышал неясное, но быстрое щелканье, доносящееся из задней комнаты, и обратил внимание на его особую регулярность. Каждый из этих кликов-щелчков, как он знал, представлял собой очередные часы. Он показал мальчишке, как "открывать" аукционы на ноутбуке — не все эти "Кристи" и "Антикворум", а настоящие, полные жизни, лишенные правил драки-аукционы в сети. А еще он ему показал, как делать "закладки", потому что решил, было бы забавно собирать все то, что понравится парню.
Фонтейн вздохнул снова, на этот раз потому, что не имел ни малейшего понятия, что ему теперь делать с этим мальчишкой. Впустив его однажды по той причине, что ему захотелось — чертовски захотелось — взглянуть поближе на "Жаже Лекультр" военного образца, Фонтейн теперь не смог бы никому объяснить, почему он потом начал подкармливать парня, сводил его в душ, купил ему новые шмотки и показал, как пользоваться шлемом виртуальной реальности. Он не смог бы этого объяснить даже самому себе. Он не был склонен к благотворительности, нет, едва ли, но иногда он ловил себя на том, что будто пытается исправить одно конкретное зло в мире, от которого все пошло вкривь и вкось. В этих попытках Фонтейн никогда не видел реального смысла, ибо то, что следовало исправить, исправлялось совсем ненадолго, а на самом деле вовсе не менялось.
И вот теперь — этот мальчик; вполне может быть, у него какая-то мозговая травма, и наверняка при этом врожденная, но Фонтейн полагал, что беда не имеет первопричины. Могла быть и чистой воды неудача, Фонтейн знал об этом, но гораздо чаще ему приходилось видеть то, как жестокость, пренебрежение или неблагополучные гены прорастают сквозь поколения, сплетаясь, как виноградные лозы.
