— Ульрих, это и правда интересно. Но они что-то не проявляют особой коммерческой активности.
— А чего ты ждала? Цыгане не рассчитывают на успех. Они не деловые люди. Успешные и деловитые цыгане перестают быть цыганами.
— Не могу поверить, что их не волнует продление жизни. Что у них нет медицинских проверок и всего прочего. Почему? Почему они хотят так жить и так умереть? В чем тут причина?
— Ты очень любопытная, лапочка. — Ульрих скрестил на груди свои замшевые руки. — Так и быть. Я тебе скажу. Пятьдесят лет назад по всей Европе прокатилась волна цыганских погромов. Люди говорили, что грязные цыгане — разносчики заразы. Говорили, что цыгане нарушают карантин. И люди, абсолютно нормальные, цивилизованные люди, вооружились топорами и лопатами, цепями и железными прутьями. Они ринулись в цыганские гетто и цыганские лагеря, избивали ромалов, мучали их, насиловали их женщин и поджигали их дома.
Майа с ужасом смотрела на него во все глаза:
— Да, это были страшные времена. Ошибки, заблуждения…
— Никаких ошибок и заблуждений, — уверенно ответил Ульрих. — Расизм вечен и неистребим. Презирать других людей и желать им смерти присуще человеческой природе. Никого не надо этому учить. Люди сами начинают действовать, как только находят повод. — Голос его был задумчив. — Ты хочешь, чтобы я сказал тебе правду о цыганах? Это Европа, и сейчас конец двадцать первого века. Люди, стоящие сегодня у власти, были живы шестьдесят лет назад, во время эпидемий и цыганских погромов. Сейчас они не убивают цыган. Нет, сейчас если они вообще замечают цыган, то ведут себя фальшиво, нарочито сентиментально, как чувствительные снобы, которые делают вид, что покровительствуют уцелевшим отсталым племенам. Но если завтра начнется новая эпидемия, будут и новые погромы.
— Ты говоришь ужасные вещи.
— Ужасные, но верные, совершенно верные. Возможно, цыгане и были разносчиками бацилл, Майа, и это само по себе интересно. Но знаешь, что еще интереснее? Если бы цыгане не были стопроцентными расистами, они ассимилировались бы много веков тому назад.
— Ульрих, ты бываешь просто невыносим. Ты хочешь меня напугать? Сегодня никаких эпидемий нет. С эпидемиями навсегда покончено. Мы истребили все бациллы.
Ульрих скептически хмыкнул:
— Не позволяй мне портить тебе настроение, лапочка. Это ты хотела приехать сюда по делу, а не я. У тебя с собой список товаров, не так ли? Давай посмотрим, сможешь ли ты что-нибудь продать.
Майа отошла от него и, набравшись храбрости, приблизилась к одной из цыганок, стоявшей у прилавка. Женщина была в яркой цветной шали и курила короткую глиняную трубку.
— Вы говорите по-английски?
— Немного.
— У меня есть кое-какие вещи, полезные для путешественников. Я хочу их продать.
Цыганка помолчала и сказала:
— Дай мне твою руку. — Она наклонилась и минуту изучала линии на Майиной ладони, а затем снова села на свой раскладной стул, затянулась, из трубки с пыхтением вылетело облачко дыма. — Ты ищейка из полиции.
— Я не из полиции, мэм.
Она оглядела Майю сверху вниз:
— Хорошо, может быть, ты сама не знаешь, что ты ищейка. Но это так.
— Я не полицейский.
Женщина вынула трубку изо рта и указала на изгибы линий:
— И ты вовсе не молодая. Ты только одета как молоденькая. Ты можешь одурачить этого парнишку, но меня ты не проведешь. Убирайся прочь и больше не подходи.
Майа опрометью бросилась от нее. Она была потрясена до глубины души. И решила поискать другого покупателя.
Она увидела молоденькую немку с модными рыжими волосами и припухлыми губками. На ее прилавке лежал ворох ношеной одежды. Это ее обнадежило.
— Привет. Вы говорите по-английски?
— О'кей. Разумеется.
— У меня есть вещи для продажи. Тряпье и еще кое-что.
Женщина неторопливо кивнула:
— У вас красивый жакет. Tres chic.
— Спасибо. Danke.
Женщина посмотрела на нее с подлинно немецкой прямотой. У нее были круглые брови и длинные густые ресницы.
— Вы живете в Мунхене, верно? Я видела этот жакет в Виктуалиенмаркт. Вы дважды заходили ко мне в магазин посмотреть одежду.
— Разве? — переспросила Майа, у нее дрогнуло сердце. — Да, я остановилась в Мунхене, но вообще-то я здесь проездом.
— Вы американка?
— Да.
— Из Калифорнии?
— Да.
— Из Лос-Анджелеса?
— Да, живу у Залива.
— Я догадалась, что он из Сан-Франциско. Там делают такие вещи из полимеров. Знаете, в Штутгарте этот жакет сшили бы за несколько часов. И получилось бы лучше.
К ним подошел Ульрих. Женщины поглядели на него.
— Чао, Джимми.
— Чао, Тереза.
Они заговорили по-немецки.
— У тебя новая подружка?
— Да.
— Хорошенькая.
— Я тоже так думаю. — Пытаешься кое-что сбыть?
— Не тебе, дорогуша, — с пренебрежением отозвался Ульрих. — Я никогда не сбываю товары в Мунхене. Не подвожу людей, среди которых живу. Она ничего не знает. Давай закончим этот разговор. Всем будет на пользу. Ладно?
— Она назвала тебя Джимми, — догадалась Майа.
— Иногда я откликаюсь на это имя, — ответил Ульрих по-английски.
Тереза засмеялась. И тоже обратилась к Майе по-английски:
— Ах ты, бедная маленькая киска! Ты любишь своего приятеля? Он и правда замечательный парень, твой Джимми. Такая душка.
Ульрих нахмурился:
— Она немного ошиблась. Вот и все.
— Я не люблю его, — громко заявила Майа. Она сняла свои темные очки. — Мне просто самой нужны кое-какие вещи.
— Какие именно?
— Контактные линзы. Серебряные монеты. Парики. Карта. Еда. Вода. Хорошая теплая постель. А еще я хотела бы выучить немецкий и перестать быть такой идиоткой.
— Она нелегалка, — пояснил Ульрих, дотронувшись до Майиного плеча. — У малышки тяжелые времена.
Тереза посмотрела на эту парочку:
— Что же вы пытаетесь продать?
Ульрих замялся.
—Дай ей список, — наконец проговорил он.
Тереза бегло прочла его.
— Я могу взять эти вещи. Если они в хорошем состоянии. Где они?
— В багажнике моей машины.
Она изумленно уставилась на него:
— Джимми, ты обзавелся машиной?
— Я одолжил ее у господина Шроттплатца.
